Партизан Лейбу
Шрифт:
Вообще первое время с еврейскими лагерями на Украине было попроще. Немецкое начальство приезжало, объявляло руководству общины условия и суммы денег, золота и т. п. Община сбрасывалась и временно откупалась. Так продолжалось до тех пор, пока у лагерников ценности не заканчивались. Тогда и порядки в лагерях устанавливали совсем другие.
У Тобиаса не было с собой никаких ценностей, кроме молодой его жизни и он ее отдавать просто так никому не собирался.
Весной 1942 года в городке Уринин во время облавы Тобиас перепрыгнул через какой-то забор, залез в большую стоящую рядом повозку и там притих. Но через несколько минут услышал немецкую речь и увидел наклоненные над ним
Как раз в это время немцы формировали большой обоз для посылки на фронт. Перед наступлением на Сталинград и Кубань нужен был дополнительный гужевой транспорт. Лошадей и повозки собирали по оставшимся колхозам. Немцы: не стали уничтожать колхозы структурно, прекрасно понимая, что через них гораздо проще и оперативнее можно влиять на жизнь села.
Собрав обоз, снабдили его небольшой охраной, ведь рейс предстоял по тылам, а ездовых на повозки набирали из гражданских лиц. Были среди них и евреи. Все-таки путь не близкий, времени пройдет немало, да и лучше быть ездовым в обозе, чем арестантом в лагере.
Ян Ружичка, так звали чеха, на которого вышел Тобиас, и австриец Мюллер помогли ему попасть в обоз ездовым. «Мы тебя подвезем прямо к фронту, – сказал Тобиасу Ружичка, – а там сам посмотришь что делать».
Тобиас был вне себя от счастья. Самому ехать в сторону фронта, легально, ни от кого не прячась, о таком можно было только мечтать!
На подводе Тобиас проехал через всю Украину. Винница, Кировоград, Кривой Рог, Запорожье, Донбасс. А фронт уже и Донбасс прошел.
Доехали они без приключений, груза у них особого не было, так что времени ушло чуть больше полутора месяцев. Тобиас сдружился с чехом и австрийцем и время прошло незаметно. Однажды, когда до линии фронта остался один переход, Ружичка сказал: «Ты должен остаться здесь, ближе к фронту тебе нельзя. Видишь, на краю села сарай стоит колхозный, спрячься в нем на день-два, мы обоз сдадим, я приду к тебе и вместе постараемся пробраться к Красной Армии».
На том и расстались. Ружичка оставил немного еды. Тобиас осмотрел сарай. Стены из веток, обмазанных глиной, соломенная крыша. Он как будто специально придуман для сжигания в нем чего-то живого, в том числе людей. Сколько еще таких сараев предстояло увидеть Тобиасу в недалеком будущем, где фашисты сжигали сотни людей, в том числе евреев, белорусов, русских!
Прошло два дня, Ружичка не появлялся, зато появились другие. На рассвете третьего дня немецкий конвой пригнал человек двести или более советских военнопленных, прямо с фронта. На следующий день пришли машины, всех пленных в том числе и Тобиаса, в них погрузили и повезли на запад.
Слишком хорошо не бывает долго, вместо фронта – опять лагерь. Разгрузили их в Днепропетровске, как позже оказалось, в бывшей тюрьме. И здесь Тобиас получил первый жизненный удар по его социалистическим идеалам. На фронтоне тюрьмы был крупно написан год ее постройки – 1935. «Как? – не верил своим глазам Тобиас. – В СССР строят тюрьмы? Вот и эту совсем недавно построили!» Это было действительно ударом и, как оказалось позднее, не последним.
Из Днепропетровска пленных уже на поезде отправили в направлении Белоруссии. Коростень, Овруг, потом Мозырь. Снова лагерь. Сборный: евреи, военнопленные, партизаны: и сочувствующие им.
В лагере Тобиас подружился с одним молодым человеком, в принципе земляком, он был сышом раввина из
Тобиас как мог поддерживал его. Но однажды, когда они работали на ремонте моста через Припять, Авраам настолько ослаб, что не мог сам идти в лагерь. Тобиас взвалил его себе на плечи и понес, но подбежавший охранник, кстати, поляк по национальности, столкнул Авраама с плеч Тобиаса, тут же у дороги заставил вырыть полуметровую яму и столкнул его туда живым. Тобиас судорожно смотрел, как засыпают яму и как губы Авраама перебирают падающую на лицо землю. «Надо бежать, надо бежать», – колотилось в груди.
…И вот сегодня группу Тобиаса направили на лесопильный завод, а убежать опять не удалось. Что будет завтра?
Что-то липкое и скользкое упало сверху на его лицо, пощупал – лягушка или мокрая мышь, дождь на улице. Сбросил и как бы очнулся: «Что со мною было? Спал я или забылся? Вся моя жизнь, как в немом кино, промелькнула перед глазами. А все-таки заснуть как-то надо. Каким бы крепким организм не был, надо поддерживать его, хотя бы отдыхом».
Еще с вечера старший конвоир по приходу в лагерь сказал Тобиасу, показывая на привязанные к деревьям, избитых до неузнаваемости арестантов: «Завтра твоя очередь, ты следующий». Утром Тобиас встал с трудом. Посеченная во многих местах голова представляла собой клубок засохшей крови, волос, кожи. Он не мог в таком состоянии идти на работу и заявил об этом старшему. Тот начал кричать и толкаться, заставляя Тобиаса идти в строй для развода на работу. В это время мимо проходил пожилой майор, которыш руководил работами по ремонту моста. Он понял, в чем дело, подошел к Тобиасу, схватил его за шиворот и со словами: «Пойдем, я тебя вышечу, еврейская свинья», – потащил его за собой.
Тобиас во время работы как-то имел разговор с этим немцем. Майор узнал, что Тобиас бежал из Черновцов, и сказал, что он тоже из этого города, даже там родился, работал инженером на швейной фабрике «Зингер», а в 1939 году переехал в Германию. Он был офицером австро-венгерской армии еще в первую мировую войну, знал украинский и румынский языки и когда началась война с СССР, его призвали в армию, как инженера. Занимался он строительством и ремонтом мостов.
Когда он потащил Тобиаса за собой, тот сказал по-румынски: «Знаю я, как вы меня вылечите, сейчас под мост и пулю в затылок».
«Слушай, земляк, – тихо сказал по-немецки майор, – оставь свой цыганский язык, а сам беги отсюда. Беги, куда угодно, ночью, днем, беги на глазах у всех, пусть стреляют на ходу, но беги. За жизнь бороться надо, сынок. А твой охранник тебе теперь жить не даст».
Проходя мимо кухни, майор с ругательством толкнул его в какой-то узкий проход, который оказался входом в глубокий подвал. Там горела лампа, а несколько видимо местных женщин, перебирали и очищали овощи: капусту, свеклу – корм для арестантов. Они сразу оценили ситуацию и показали Тобиасу место, где можно спрятаться.
Раньше во многих сельских погребах делали так называемые «мины», или большие норы в стене для еще большего охлаждения отдельные видов продуктов.
Тобиас залез в нору и затих. Через несколько минут в погребе появился его старший охранник. Он спросил, где арестант. Женщины ответили, что его нет и не было. Немец начал кричать, обвинять женщин в укрывательстве, грозил перевернуть все вверх дном и т. д., но когда все женщины с ножами в руках начали обступать его, он быстро ретировался из погреба, пообещав после работы разделаться с ними.