Партизан: от долины смерти до горы Сион, 1939–1948
Шрифт:
Безмолвие царило в синагоге, все напряженно ждали выступления Ганса. Он начал свою речь обращением: "Братья евреи!" Затем сообщил, что в связи с усилением активности советских партизан в западной Белоруссии и на западе Литвы, германские власти решили ликвидировать существующие в округе гетто Свинцяна, Ошмян, Михсолишук и Сола. Перевести оттуда шесть тысяч евреев в гетто больших городов — Вильно и Ковно, и в некоторые трудовые лагеря вблизи этих городов. Чтобы евреи не страшились за свою судьбу, немцы решили возложить эту миссию переселения евреев на еврейскую полицию гетто Вильно. Ганс подчеркнул, что он лично будет сопровождать жителей гетто в Вильно и Ковно, для того, чтобы их успокоить. Он просил людей не осложнять этот переход, и помочь ему в этой миссии. В гетто Вильно есть много рабочих мест и необходимы рабочие руки. Он описал разнообразную культурную жизнь в гетто Вильно, рассказал о театрах, хорах, оркестрах, школах и местах развлечений. Ганс призвал людей не сдаваться тяжестям судьбы, быть терпеливыми, переносить гонения с достоинством, не падать духом и надеяться на лучшее будущее: следует жить и верить, что мы переживем эти трудные времена и придем к лучшим дням жизни.
Люди напряженно вслушивались в его слова поддержки, столь самоуверенно произносимые им, что это на них повлияло. Я должен был признаться себе, что речь его произвела на меня впечатление, и, главным образом, его призыв сохранять достоинство, и не сдаваться судьбе, надеясь на лучшее будущее. Люди медленно покидали зал синагоги, а Ганс и его люди вернулись в "юденрат". Ганс не назвал точную дату переселения. В гетто полагали, что это произойдет в ближайшие недели.
Вечером мы все собрались в доме Йохая. Решили покинуть гетто до ликвидации и перевода, и каждый из нас уже готовился, собрал подходящую одежду и вещи в дорогу. Новая ситуация требовала ускорить исход из гетто. Мы отменили план выхода группы в разведку, поиск места для базы, решили выйти все вместе. Боялись неожиданного развития событий и внезапных шагов со стороны немцев. Решили, что завтра, в ночь на 5 марта мы покидаем гетто. Собираемся завтра, в 10 вечера, около больницы гетто, находящейся вблизи ограждения из колючей проволоки. Оттуда двинемся, а семьям сообщим о решении в момент выхода из дома.
Последний день в гетто был невероятно долгим. Я ходил по улочкам гетто, посещал знакомых и близких, беседовал с членами семьи, и особенно долго с моей сестрой Рахиль. Чувствовал, что расстаюсь с миром, который в течение более года представлял для меня теплицу во враждебном окружении, и многих я больше не увижу.
Днем двое из группы сообщили нам, что по личным причинам решили сопровождать свои семьи в Вильно или Ковно, и не уходить с нами. Они вернули нам оружие. Их сообщение разочаровало нас, но мы приняли его с пониманием. По правде говоря, эта проблема мучила всех наших товарищей, у которых были семьи и близкие, но их решение было иным.
Два моих двоюродных брата, Иоська и Моше-Юдка, решили, вместе со мной, сообщить членам семьи о нашем решении за полчаса до ухода. Сообщение было молчаливо принято, и они, несомненно, понимали, что такова наша реакция на ликвидацию гетто.
Расставание с Рахилью было особенно тяжелым. Я с трудом сдерживал слезы. Члены семьи с повышенным интересом смотрели на оружие в наших руках — два пистолета и карабин. Впервые мы открыли им, где это оружие прятали. Рукопожатия, поцелуи. Мы вышли к месту встречи. Ночь была темной, небо покрыто облаками. В 10 часов на месте были все товарищи, 21 человек.
Вышли из гетто звеньями по 5 человек, с разрывом в 5 минут. Место собрания назначили в полутора километрах от городка. Оттуда мы двинемся все вместе. Только мы собрались перейти ограждение, как из темноты возник Перец Гражол, парень 25 лет, который не входил в нашу группу, но мы его хорошо знали. Перец сказал, что выходит с нами в лес. Мы пытались его отговорить от этого, но он стоял на своем, и мы решили включить его в нашу группу.
Я вышел со вторым звеном. Осторожно пересекли заграждение из колючей проволоки в сторону открытого поля, западнее гетто. Оттуда нам следовало обогнуть городок с северной и восточной стороны. Странное чувство охватило меня, когда я пересек ограждение: что-то воистину судьбоносное свершается в моей жизни. С этого момента нет нас, меня и моих товарищей, евреев под властью нацистской власти, униженных и обреченных уничтожению, а мы превратились в свободных бойцов, которые присоединились к большому лагерю всех фронтов против нацистского зверя. Я коснулся пистолета, прикрепленного к моему поясу, и гранаты в моем кармане. Я почувствовал великую уверенность в своих силах. За нашей спиной было гетто. Перед нами — леса и неизвестное будущее.
11. В лесу Царклишки
Мы шли шеренгой, Рувка Левин вел нас. Ночь была темной, дождь лил, не переставая. Одежда не спасала от влаги и стужи. Несмотря на быструю ходьбу, я чувствовал холод всем телом. Грязь проселочной дороги липла к сапогам, движение было медленным и трудным. Спустя два часа мы остановились. Выяснилось, что ошиблись дорогой. Вместо того, чтобы повернуть налево с перекрестка проселочной дороги, мы продолжали идти прямо и снова приблизились к Свинцяну. Вернулись по своим же следам, потеряв драгоценное время. По пути мы должны были обогнуть небольшое село, но из-за приближения рассвета решили пройти через это село. Село расположилось по обе стороны дороги десятком деревянных домиков с соломенными крышами. Типичное село в этих местах. Лай собак сопровождал нас вдоль всего села. Я смотрел на темные эти домики, на маленькие окна, и думал: крестьяне, проснувшиеся от собачьего лая, поглядывают в окна на незваных гостей, проходящих через село.
Остановились на короткий отдых около небольшой рощи. Дрожали от холода, дождь продолжал лить. Некоторые из ребят немного отстали, пришлось их ждать. Мы не были привычны к столь долгой ходьбе, да еще при такой погоде. Я вспомнил тепло в тесных комнатках гетто, но тут же отбросил эти мысли. Мы общались шепотом. Из-за ошибки в дороге, дождя, грязи, медленного передвижения, мы не успеем добраться до леса Царклишки до рассвета. Шимка Левин предложил остановиться в дневные часы на ближайшей ферме, хозяев которой он отлично знает. Если фермер не согласится дать нам приют для отдыха, не будет иного выхода, как двигаться при свете дня до леса.
Предложение было принято, и Шимка с еще двумя товарищами пошел на ферму. Время, тянувшееся до их возвращения, показалось мне очень долгим. Я беспокоился. После минут напряженного ожидания, наши товарищи вернулись и сообщили, что фермер согласен, чтобы мы отдохнули у него на сеновале в течение дня. Гора сена доходила до половины высоты сеновала. Мы свалились на сухое сено. Я сбросил мокрую куртку и зарылся в сено, только голова торчала наружу. Борис Йохай, который с момента выхода из гетто взял руководство в свои руки, заявил, что запрещено спать и зажигать спички. Было назначено двое часовых, остальные провалились в сон. Я мгновенно заснул. Когда меня разбудили сменить часового, уже был полдень. Большинство ребят еще спало. Я стоял у ворот сеновала с карабином, полученным из рук предыдущего часового, и поглядывал через щель за происходящим снаружи. Дождь прекратился, и солнце выглянуло из-за облаков. Ферма была небольшой и отдаленной от населенных пунктов, жилой домик из трех комнат, конюшня и сеновал. На горизонте, примерно, в двух километрах, виднелось село. Роща огибала ферму с двух сторон. Единственная дорога соединяла ферму с тем селом. Близость к роще вселяла в нас чувство защиты. Если появятся нежеланные гости, мы успеем скрыться в роще. Спустя два часа меня сменили на дежурстве. Тем временем проснулось большинство ребят. Мы негромко беседовали. Хозяин фермы, белорусский крестьянин лет пятидесяти, принес нам большой ковш молока и картошку, сваренную в кожуре. Мы набросились на еду. К пайкам, захваченным из дома, решили не прикасаться. К вечеру из села появился крестьянин. Мы видели его, приближающегося издалека на телеге. Он вошел дом. Оказался родственником хозяина. Мы хранили абсолютное молчание, пока он не уехал.
Затем хозяин рассказал нам, что после полудня прибыли в село литовские полицаи и допросили жителей, не видели ли они группу евреев, сбежавших из Свинцяна. Очевидно, крестьяне из села, которое мы пересекли ночью, сообщили о людях, прошедших через село. С наступлением темноты мы поблагодарили хозяина фермы за угощение, и вышли в путь. Ферма эта находится в 10 километрах от Свинцяна, и чтобы дойти до нее, мы немного уклонились от прямой дороги в лес Царклишки. Нам предстояло еще пройти 8 километров. При ночном передвижении не трудно преодолеть такое расстояние. Мы шли медленно и обогнули село, в котором, по словам хозяина фермы, жили белорусские полицаи, служившие в Линтопе. За час до наступления рассвета мы пришли в лес Царклишки. Лес этот невелик, 14 квадратных километров. Мы подождали рассвета на опушке и с первыми лучами углубились на полтора километра в лес, где остановились, чтобы найти подходящее место для создания базы.
Выбрали сухое возвышение над окружающей местностью, очистили его от кустов, растительности и снега, который еще не растаял. Топорами и ручными пилками, принесенными с собой, срубили и спилили молодые сосны и березы, и соорудили шалаши для защиты от холода и ветра. Зажгли костер, чтобы согреться и вскипятили воду из снега. До полудня послышался звук проезжающей телеги и ржание лошадей недалеко от нас. Крестьянин приехал рубить деревья, примерно, в двухстах метрах от нашего места. Нас он не заметил. Мы решили это место покинуть и найти более отдаленное от дороги, по которой проехал крестьянин.