Партизаны Е.И.В.
Шрифт:
Но капитан Нечихаев не знал. Не знал, и на каждом привале видел один и тот же сон: поднимаются винтовки... коротышка с завязанными глазами у выщербленной пулями стены... команда... залп...
– Твою мать!
– Мишка рывком сел и долго всматривался в полумрак палатки, с трудом осознавая, что уже проснулся.
– Матка Боска Остробрамска!
– рядом подскочил Ртищев, ещё не до конца выдавивший из себя поляка.
– Что случилось, Михаил Касьянович?
– Ерунда, - Нечихаев протёр ладонями лицо.
– Померещилось.
– Не скажите, - Сергей
– Бывает ещё сон в руку. Вот у меня однажды... Хотя нет, Марыся здесь совсем не того... и Агнешка тоже... Барбара вообще из другого сна...
– А Екатерина Полуэктовна?
– Это святое, Михаил Касьянович.
– В смысле?
– Ангелам в грешных снах делать нечего.
– Понятно.
– А бывают сновидения с предупреждениями.
– Да?
– Мишка положил руку на стоящую у кровати винтовку.
– Может быть, всё же почти чужая земля.
Ртищев хмыкнул:
– Понятное дело, чухонские губернии никогда не станут русскими. Если только предположить сказочный вариант с переселением местных жителей куда-нибудь на Таймыр. Но государь Павел Петрович вряд ли на это пойдёт.
– Почему бы и нет?
– Нечихаев прогнал остатки сна.
– Если экономически обосновать...
– Вы возьмётесь?
– Я? Нет, не возьмусь. Но Светлейший князь Кутузов неоднократно высказывал мысли...
– Мысли, не подкреплённые действием, называются мечтами.
– Мечты, это то, что сбывается. Всё остальное - грёзы. Но всё равно Михаил Илларионович не похож на наивного мечтателя.
– Это точно, - согласился Ртищев и отложил погасшую трубку.
– Сходить что ли посты проверить?
– Я с вами, - Нечихаев щёлкнул крышкой часов, безуспешно пытаясь разглядеть в темноте стрелки.
– Интересно, новый год уже наступил, или мы ещё в старом живём?
– Какая, собственно, разница?
– Не скажите, наступающий год будет високосным.
– И?
– И принесёт большие неприятности.
– Кому?
– Ну не нам же!
– Понятно объясняете, Михаил Касьянович. Это нужно непременно отметить.
– Прямо сейчас?
– Нет, что вы, в походе не стоит расслабляться. А вот по прибытию в Кенигсберг...
Город встретил отряд капитана Нечихаева мерзкой погодой и невиданным доселе количеством питейных заведений. Многочисленные красочные вывески создавали впечатление, что у жителей Кенигсберга нет иных забот, кроме как хорошенько напиться. Закуску подсвеченные фонарями надписи не обещали.
– Почти заграница, - с лёгкой завистью, смешанной с укоризной, пробормотал кто-то из гусар при виде манящих уютом и теплом окошек.
– Они что, на ночь не закрываются? Живут же люди!
– Вот этому я бы не стал завидовать, - Нечихаев указал на двух опрятно одетых господ, по виду немцев, меланхолично и скучно бьющих третьего прямо под вывеской "Ямайская питейная мастерская Иоганна Кошкодамского".
– Разнять бы, да всем троим в рыло, - предложил всё тот же гусар.
– Разрешите, Михаил Касьянович?
– Некогда. Нас ждут.
Капитан отказал сразу по нескольким причинам. Во-первых, оборванец явно из судейских, что видно по остаткам прусского вицмундира, а значит трёпку заслужил. А во-вторых, не нужно вмешиваться в чужие развлечение. Третьей, и основной причиной, стала обычная осторожность - два года назад в Лондоне такие же пьянчуги воткнули стилет в печень Первому лорду Адмиралтейства сэру Чарльзу Миддлтону. Рассказывавший о том несчастном случае Фёдор Иванович Толстой с непонятной усмешкой предупреждал об опасности неожиданных встреч в незнакомых городах.
Но, как оказалось, валяющийся в грязи немец решил воспротивиться судьбе, и искать защиты под сенью русского оружия. Во всяком случае именно так через много лет рассказывал досужим журналистам известный литератор и композитор, декан факультета словесности и искусств Санкт-Петербургского университета, кавалер боевых орденов... Впрочем, перечисление наград и должностей этого достойного приёмного сына нашего Отечества не имеет отношения к повествованию, так что не будем отвлекаться.
Он завизжал дурным голосом, ужом проскользнул между ног обидчиков, и как был, на четвереньках, бросился к Нечихаеву. Ухватился за стремя, поднялся и, не обращая внимания на приставленный ко лбу пистолет, выкрикнул:
– Помогите!
Русский солдат добр характером при кажущееся холодности. И на просьбу о помощи откликается всегда, а нужна ли она человеку или иноземцу, значения не имеет. Сунувшихся было экзекуторов отшвырнули прочь, и почувствовавший себя в полной безопасности незнакомец жалобно всхлипнул:
– Художника каждый обидеть норовит.
Комок грязи, прилетевший из темноты, превратил и без того некрасивое лицо бедолаги в уродливую маску. Нечихаев сносно владел немецким языком, чтобы разобрать в ответном вопле угрозу:
– А вам, господин Цахес, я страшно отомщу! Попомните мои слова!
И тут же извиняющимся тоном:
– Простите, герр..?
– Капитан.
– Простите, герр гауптман, я не представился - Эрнст Теодор Амадей Хоффман, к вашим услугам!
Утром гусар не беспокоили, дали выспаться. Под казарму отвели старинный дом с видом на Преголу, единственным достоинством которого оказалась большая вместительность. И ещё собственная кухня, куда приказом начальства определили трёх поваров и начали завозить провиант. Вовремя, надо сказать, а то в дороге отряд изрядно поиздержался с провизией - с собой при всём желании много не увезёшь, но и покупать что-то в чухонских деревнях опасно. Отравят... причём не по злому умыслу. Даже лужёные солдатские желудки, способные переварить чуть ли не чугунное ядро, отказываются принимать то, что местные жители почитают съедобным.