Партизаны не сдаются! Жизнь и смерть за линией фронта
Шрифт:
Через два часа дом, в котором спали наши разведчики, был окружен немцами и полицией. Спящих партизан фашисты связали, вывели на улицу, а потом разули и раздели донага, на шеи повесили фанерные дощечки с надписью «Бандит». И, привязав веревкой к саням, водили по снежной дороге от одной деревни к другой по сильному морозу до тех пор, пока полузамерзшие разведчики не свалились замертво на снег. Фашистские изверги продолжали издеваться и над их безжизненными телами. Всласть насладившись изуверством над нашими товарищами, фашисты бросили их трупы и уехали
На другой день местные жители похоронили Красаева и Хващевского на кладбище ближайшей деревни, где были найдены их трупы. И только спустя неделю после их гибели через партизан нашей бригады нам сообщили о трагической гибели разведчиков. Они также передали нам, что их предала женщина, одна из тех, которых немцы привезли из Смоленской области под видом беженок.
Мы очень сильно переживали гибель наших молодых партизан. И особенно мы, бывшие разведчики разведотряда, куда пришел из Анелина со своим отцом Коля Хващевский, командир Агапоненко Н. А., Егор Евсеев, Шура Пляц и я. Мы не могли даже представить себе, что уже нет больше среди нас нашего Коли. Так трагически оборвалась юная жизнь комсомольца Коли Хващевского и партизана, нашего переводчика Красаева.
На одной из очередных политинформаций я сообщил нашим партизанам об их гибели, а также о предательской роли женщин-беженок. Я еще раз предупредил партизан об усилении бдительности, о том, что немцы усилили свои разведывательные операции против партизан. Они засылают в партизанские отряды шпионов, диверсантов, красивых девушек-разведчиц, детей и других лиц. Я просил партизан отряда, стоящих на посту, не пропускать в наш гарнизон никаких посторонних незнакомых лиц: мужчины ли это или женщины, девушки или дети. Всех задержанных нужно приводить в штаб отряда.
В первых числах апреля 1944 года на южной стороне Колодницы на дороге, идущей со стороны Прошики, нашими часовыми были задержаны три женщины. Одна из них, невысокого роста, лет 45, а остальные две совсем еще юные девушки. Когда задержавший их часовой спросил: «Зачем вы идете в Колодницу?», старая женщина ответила:
— Мы беженки. Сильно голодаем. Побираемся по деревням. Просим милостыню. Может, кто и даст что-нибудь. Хоть картошки добудем.
Ее спутницы молчали и ничего не говорили. Всех троих беженок мы арестовали и посадили в амбар. На другой день к вечеру в штабе отряда собрались: Агапоненко, Егор Евсеев, начальник штаба отряда Евсеенко, Петр Захаров и я. Мы решили допросить этих беженок. Первыми допросили поодиночке девушек. Они, как будто сговорившись, твердили:
— Мы очень голодаем. Вот эта наша старая женщина (имя ее они не называли) подговорила нас пойти в партизанскую зону и там добыть что-нибудь из еды. Может, добудем там картошки, предложила она.
— А почему вы решили идти в партизанскую зону? Разве там, где нет партизан, уже не стало картошки?
— Да мы не знаем. Она нам сказала, что у партизан в деревнях все есть. Что там немцы у населения ничего не отбирают.
— А вы эту женщину хорошо знаете?
— Нет.
Ничего не добившись от девушек, мы решили допросить старшую из них, которая, видимо, была их командиршей. У нас возникло подозрение, что эта пожилая женщина и есть та беженка, которая предала наших разведчиков. Я не знаю, почему у нас возникло такое подозрение, но так оно и было на самом деле. Привели на допрос эту женщину. Она с нескрываемой злобой посмотрела на нас.
— С какой целью послали вас немцы в наш партизанский район? Что вы должны были у нас разведать? — спросил ее Агапоненко.
— Никто меня не посылал. Я сама пришла к вам!
— Зачем?
— Только за тем, чтобы достать у вас картошки и хлеба.
— А девчонок зачем с собой взяли?
— Они сами пошли.
— Неправда! Вы их агитировали пойти вместе с вами.
— Они все врут.
В допрос вступил Егор Евсеев, у которого во взводе и были Красаев и Хващевский и за которых он готов был убить эту женщину.
— Признавайтесь! Вы предали наших партизан немцам и полиции! На ваших глазах гитлеровцы издевались над ними! Нам об этом сообщили жители деревни, откуда вы пришли, — резко сказал Егор.
— Нет! Нет! Никаких партизан я не предавала! — заголосила она визгливым голосом.
Мы по реакции допрашиваемой почувствовали, что Егор попал в цель. По ее поведению было видно, что это было ее рук дело. Но она упорно не признавалась. Как мы ни старались вырвать у нее признание, ничего не добились. Дело дошло до того, что Агапоненко и Евсеев, рассвирепев, притащили со двора веревку, перекинули через балку в потолке, накинули на ее шею петлю и потянули за веревку. Я понял, что дело может кончиться преступлением, и громко приказал:
— Товарищи! Опомнитесь! Что вы делаете! Прекратите это варварство! Мы же не фашисты!
Эти слова отрезвили моих товарищей. Они остыли. Агапоненко приказал увести эту женщину и снова запереть под замок в амбаре.
Когда из штабной хаты все ушли и мы остались втроем с Агапоненко и Егором Евсеевым, я начал их отчитывать:
— Ну, разве так можно? Кругом же живут люди в деревне. Завтра же они все узнают. И что они скажут о нас, партизанах? Это, скажут, такие же фашисты, что и немцы.
Ночь я провел тревожно. Мне казалось, что я обидел своих товарищей по оружию, что из-за этой женщины-предательницы нечего терять своих боевых друзей. На другой день утром к нам в штаб пришел Петр Захаров и попросил меня выйти во двор.
— Ты чего, Петр?
— Товарищ комиссар! Я хочу вам кое-что рассказать.
— Ну, давай рассказывай.
— Вы знаете, мне приглянулась одна из этих девочек, которая пришла к нам шпионить. Да и она смотрела на меня как-то особенно, когда я вел ее на допрос. И вот сегодня рано утром я решил проверить охрану амбара, где они сидят под арестом, и, кстати, поговорить с ней.