Партизаны не сдаются! Жизнь и смерть за линией фронта
Шрифт:
Выслушав Котлю, Агапоненко недовольно пробурчал:
— Вначале Журавского Ивана забрали из разведки, потом Багадяша, а теперь еще одного разведчика связным в бригаду. Что, у меня здесь родятся разведчики, что ли? Ну ладно, раз приказ, так надо его выполнять.
И Агапоненко приказал собраться в поход вместе со всей бригадой нашему бывшему авиатехнику Севаку Евгению. Разговор Котли с Агапоненко происходил в моем присутствии. Когда он сказал, что от нас забрали Ивана Журавского, то для меня это была новость, и я решил спросить Егора Короткевича:
— Слушай, Егор, а куда девался Журавский Иван?
— А
— С какой целью?
— Я этого не знаю.
Бригада уехала с Бука, и маленькая группа разведчиков снова осталась одна на этом болоте. Прошло два дня после отъезда бригады. Я стоял на посту. В эту ночь почему-то никто из разведчиков на задание не выезжал. Было очень холодно. Я все время ходил вокруг лагеря, чтобы хоть немного согреться. На востоке уже стало белеть небо, когда вдруг где-то на западной стороне Бука загремели взрывы мин и послышались длинные очереди из пулеметов. По звуку можно было подумать, что бой идет где-то совсем близко, может быть, даже в Лавреновичах. Не успел я объявить тревогу, как мои товарищи уже сами проснулись и выскочили из шалаша.
— Что случилось? Где это идет бой? — спросил Агапоненко.
— По-видимому, в Лавреновичах.
Встревоженные разведчики нервно ходили вокруг шалаша, находясь в полном неведении, что происходит вокруг. Уже совсем рассвело. Из-за Амшарского леса всходило ярко-красное солнце. Наконец, бой стал стихать, затем совсем стало тихо на нашем болоте. Примерно через полчаса со стороны Лавреновичей по лесу прибежали несколько совсем незнакомых нам партизан, которые были почти раздетые, а один из них сильно ранен в руку. У него от самого плеча до локтя зияла огромная рваная рана, полученная от осколка мины.
— Товарищи! — взмолился он. — Помогите. Я много потерял крови.
Шура Пляц нашла в своей сумке белую чистую тряпку, и мы стали бинтовать руку этого партизана. Кровь у него удалось остановить.
— Где это вас так ранило? Где это был бой? Кто вы такие? — спросил Агапоненко этих партизан.
— Мы заслоновцы. Наш отряд шел на задание. На ночь мы решили остановиться в деревне Петраши. А рано утром ее окружили немцы и начали со всех сторон обстреливать нас из минометов и пулеметов. Там погибло очень много наших партизан.
Как потом нам удалось установить, из этого отряда, когда они зашли в Петраши и остались на ночлег, сбежал один из них, оказавшийся немецким агентом, ранее засланным немцами под видом военнопленного в этот отряд. Сбежавший предатель пришел в рядом расположенный с Петрашами немецкий гарнизон в Волосове и доложил немцам, что совсем небольшой отряд партизан остановился на ночлег в Петрашах. У немцев в это время в Волосовском гарнизоне было вместе с полицаями около 250 человек. Они решили воспользоваться сообщением своего агента и, окружив Петраши, расправились с отрядом заслоновцев. А этого предателя после такой для них успешной операции отправили в Толочин, а затем в гестаповскую школу подготовки агентов.
Солнце днем уже стало хорошо пригревать, и вокруг нашего шалаша снег совсем растаял. Обнажились от снега и болотные кочки. Прошло еще несколько дней, и вот я снова на посту. Только что
От этих грустных мыслей на глаза навернулись слезы. И вдруг я услышал, как на опушке Амшарского леса на току затоковали тетерева. Я прислушался и улыбнулся. Грусть моя прошла.
Неожиданно для нас утром прибыл наш связной от комбрига и доложил, что бригада снова вернулась на Бук. Остался в Лепельском районе только второй отряд, которым сейчас командует Александр Евсеенко, а Шныркевич ранен в ногу и приехал с бригадой на Бук.
— Товарищ командир, — сказал он, — комбриг приказал вам прибыть в расположение бригады.
— А где теперь находится бригада?
— В Калиновском лесу. Все партизаны там живут в шалашах.
На болоте и в лесу еще лежал снег, поэтому Агапоненко запряг лошадь в свои маленькие саночки. После этого он приказал мне сопровождать его в этой поездке. Ехать в саночках было довольно трудно, так как кое-где уже была голая земля и торчали освободившиеся от снега корни деревьев. Поэтому мы иногда были вынуждены помогать лошади преодолевать эти препятствия, приподнимая сани.
Встретивший нас в лагере комбриг был в веселом настроении:
— Давайте, хлопцы, отойдем в сторонку и поговорим обо всем.
Вместе с нами к лежащим в стороне от лагеря поваленным деревьям подошел и Агеев Михаил, которого я увидел впервые. Это был мужчина лет 35, выше среднего роста, худощавый, со светлой шевелюрой волос. На его энергичном лице ярко выделялись серые глаза, обрамленные нависшими на них бровями. На высоком лбу залегли глубокие морщины. Тонкие губы были плотно сжаты, а подбородок слегка выдвигался вперед. Заостренный прямой нос выделялся на его бледном лице. Носил он армейский хлопчатобумажный китель, подпоясанный ремнем гитлеровского солдата. Руки его двигались быстро и прерывисто, говорил он скороговоркой, но четко и внятно. Он пока еще оставался в отряде Деева, хотя и мечтал перейти в бригаду «Гроза», к секретарю подпольного райкома партии и комиссару этой бригады Нарчуку, для работы в райкоме. Но этого пока не произошло, так как бригада «Гроза» всю зиму находилась где-то далеко, в Лепельском районе, поэтому Агеев решил пока оставаться в нашей бригаде.
— Ну, Николай, — обратился комбриг к Агапоненко, — давай коротко доложи, как обстоят дела в Толочинском районе, что нового в гарнизонах противника?
Агапоненко кратко доложил о положении в районе. После этого комбриг обратился ко всем нам:
— Вот что, хлопцы: Агеев предлагает нам всем совершить заманчивую боевую операцию. Ты же, Николай, хорошо знаешь его. У тебя с ним долгое время была связь в совхозе Райцы, и ты хорошо знаешь, что там за немецкий гарнизон. Ну а более подробно все вам сейчас расскажет Михаил.