Партизаны не сдаются! Жизнь и смерть за линией фронта
Шрифт:
— Что же вы не помогли Голикову? — спросил комбриг.
— А я, уничтожив своего фашиста, стоял в стороне и наблюдал.
— Так почему же вы не помогли ему?
— Товарищ комбриг, я же слышал ваш разговор с Голиковым, из которого понял, что он сам должен был убить немца. Вот я и ждал, пока он его убьет. А тут вот что получилось. Я этого не ожидал…
В лагере для Голикова сделали отдельный шалаш, где вместе с ним расположился и фельдшер Калиновский, который все время следил за состоянием раненого. Увидев вышедшего из шалаша фельдшера Калиновского, я спросил:
— Слушай,
— Я этого не думаю. Ему сейчас нужен врач-хирург, чтобы очистить раны на руке. Я сам за это дело не берусь. Я же не хирург, да и хирургического инструмента у меня нет.
— А у нас в бригаде есть кто сможет это сделать?
— Нет. У нас сейчас здесь нет врачей. Все они остались во втором отряде, с больными и ранеными в Лепельском районе.
— Как же быть?
— Нужно будет обратиться за помощью к заслоновцам.
На другой день Агапоненко договорился с командованием заслоновской бригады, и к нам в лагерь приехал врач-хирург со своим инструментом. Осмотрев Голикова, он попросил вывезти раненого из леса на открытую площадку, где хорошая освещенность. Среди болота нашлась сухая полянка, ярко освещенная солнцем. Там Голикова положили на плащ-палатку, и хирург начал операцию. Раны были обработаны и забинтованы. Голиков все время стонал.
— Да, — заявил нам врач, — рука у него сильно изуродована, и в наших условиях он долго будет болеть. Ему теперь нужен покой и тщательный уход. А лучше было бы его отправить за линию фронта.
— Ну, что будем делать с больным? — спросил я Агапоненко. — В лагере, где все время гомонят партизаны, ему покоя не будет.
— Ты прав, Володя, тем более комбриг меня предупредил, что намечается еще одна большая операция и из лагеря почти все партизаны уйдут на это задание. Потом мы опять вернемся на свое болото, в наш шалаш, а потому сделаем так: Сашу Голикова, тебя и еще кого-нибудь из девушек отвезем в густые заросли кустарника нашего болота и сделаем там шалаш. Временами кто-нибудь из разведчиков будет подвозить вам продукты и узнавать, как идет выздоровление. Никто, кроме этого разведчика, ваше месторасположение знать не будет.
— А почему с Голиковым должен быть я, а не наш фельдшер?
— Калиновский нужен комбригу для выполнения задания. А ты, как друг Голикова, да и как человек, кое-что смыслящий в медицине, будешь находиться с раненым.
— Ну ладно. Что же теперь делать, — не особенно-то охотно согласился я, так как хорошо понимал, что в медицине я такой же профан, как и многие другие партизаны, но в то же время понимал, что своему другу нужно помогать в случившейся с ним беде.
Не успели мы еще с Агапоненко закончить свой разговор о Голикове, как неожиданно появился в лагере Короткевич Егор, который подошел к нам и, обращаясь к командиру отряда, сказал:
— Товарищ командир, сейчас во Взносном я встретил одну знакомую старушку, которая поздравила меня с праздником, — и, улыбнувшись, Егор неожиданно замялся в нерешительности.
— С каким это праздником? — строго спросил Агапоненко.
— Так сегодня же Пасха, товарищ командир.
— То-то
— Так вот, она сказала мне, что наш поп, который служит в церковке в Монастыре, просил нас подъехать на двух подводах к нему.
— Зачем это? — насторожился Агапоненко.
— Да там они собрали партизанам пасхальные подарки.
— Ах вон оно что. Так поезжайте, мы тоже разговеемся, — с улыбкой проговорил Агапоненко.
Егор, получив разрешение, быстрым шагом ушел от нас, а Николай рассказал мне такую историю:
— Еще зимой наши разведчики, когда шло богослужение, зашли в эту церковь. Они решили послушать, что же там проповедует этот поп своим верующим в приходе. Каково же было их удивление, когда поп в своей проповеди возвышал «наше воинство», которое ведет тяжелую войну против извергов и супостатов, против варваров, которые заполонили всю нашу страну. Он просил всех верующих молиться за победу над ними. Когда кончилось богослужение и все верующие покинули церковь, наши разведчики подошли к нему и спросили:
— Батюшка! А кого вы называете «нашим воинством» и кого считаете «варварами и супостатами»?
— А вы что, дорогие мои, не поняли, кого я имею в виду? Я ведь тоже белорус и страшно ненавижу этих фашистов, которые своими грязными сапогами топчут нашу святую землю. Вот они и есть супостаты и варвары. Как я понимаю, вы неспроста зашли сюда?
— Да. Хотели послушать ваше богослужение.
— Это хорошо, что вы слушали меня. А теперь я вас хочу попросить вот о чем. Я совсем не в курсе событий на фронтах войны. Вот если бы вы мне в этом помогли и прислали какую-нибудь листовку о том, что делается сейчас на фронте.
— Хорошо, мы это сделаем.
И разведчики стали регулярно снабжать батюшку переписанными на бумаге сводками от Совинформбюро. Теперь он каждый раз после своих проповедей читал всем прихожанам последние сводки с фронтов Великой Отечественной войны. Количество верующих в церкви резко увеличилось. О попе в округе шли самые лестные слухи. А накануне Пасхи он всех верующих призывал собрать пасхальные подарки для воинов, которые день и ночь ведут борьбу с варварами.
В результате проповеди батюшки в нашем лагере появились две подводы, нагруженные доверху творожными пасхами, крашеными яйцами, куличами и другими подарками, которые привезли Егор и Алексей Короткевичи из церкви. Хотя и были мы все неверующими, но тем не менее с большим удовольствием употребили все эти вкусные пасхальные подарки. И благодарили нашего батюшку.
За этим застольем незаметно наступил вечер. Я решил навестить раненого Голикова и заглянул в шалаш.
— Саша, ты не спишь?
— Совсем не могу уснуть. Рука так сильно болит, да и температура у меня поднялась, — со стоном ответил мне Голиков.
— Терпи, Саша, теперь после операции твое состояние должно пойти на улучшение, но рука будет болеть еще долго. Я это хорошо знаю, так как сам испытал, когда был дважды ранен в ногу.
— Да я и так уж терплю.
Распрощавшись с ним и пожелав спокойной ночи, я пошел к своему шалашу, оставив их вдвоем с фельдшером.