Партизаны полной Луны
Шрифт:
Я пойду за тобой. Я буду искать тебя всюду до самой до смерти…
— Камаэ-тэ, — скомандовал он, и оба приняли стойку. Море тянулось к их босым ногам, и ветер трепал темно-зеленую юбку Мэй, как знамя Пророка.
Нам сказали, что мы одни на этой земле. Мы поверили бы им, но мы услышали выстрел в той башне. И я хотел бы, чтобы тело твое пело еще, но озера в глазах замерзают так быстро… Мне страшно…
Сначала
— Дьявол! — Она тряхнула косами, переводя дыхание. — А ведь ты мог и упустить меч.
— Мог, — согласился он. — Но ведь не упустил.
— Пошли дальше.
Она ударила снизу, не принимая стойки, как учил их Каспер на тех занятиях, куда прочие ученики не допускались. Где дело решалось одним взмахом клинка. То было уже не спортивное кэндо, а рубка, максимально приближенная к реальной драке. Стиль Тэнкэн Сэйсин-рю предполагал мощные удары, которые ни в коем случае не следовало пропускать, потому что в настоящем бою каждый такой удар несет смерть. И они быстро привыкали отражать их или уходить — получить боккеном со всей силы не улыбалось. То, что они делали сейчас, продолжало оставаться игрой, но уже серьезной, как партия в покер на настоящие деньги. Зачет шел не по очкам, ценой поражения была боль.
Вот только боли он ей причинять не хотел — и почти с облегчением свалился на песок, пропустив удар как раз в раненую сторону груди.
— Ох, прости меня. — Мэй села рядом с ним и положила боккен на песок.
— Ничего, — прошипел он, садясь и растирая ушибленное место. — Все правильно. Нашла слабое место в обороне и пробила.
— Я знала, что у тебя еще не до конца зажила рана. И все равно ударила. Извини.
— Говорю тебе: все в порядке. В настоящей драке ведь никто не будет беречь мне этот бок.
— Покажи, где тебе сделали сквозняк.
Эней потащил футболку через голову и зажмурился, когда Мэй дотронулась до шрама под правой рукой. От ее пальцев по ребрам и вглубь расползалось чувство, которое Эней не мог сравнить ни с чем, кроме боли, но оно было полной противоположностью боли, та же шкала, но по другую сторону от ноля. Эней никогда не испытывал такого раньше в полном объеме — только ловил отголоски, когда мог случайно коснуться Мэй или ощутить ее запах.
— Кур-рка водна, — с чувством сказала девушка. — Как же
— Я же сказал: ничего страшного, все зажило давно. Это так, фантомная боль.
— Мне один раз засадили в грудь дробью. Думала, сдохну. Смотри. — Мэй потянула вниз вырез топа. — Вот, вот и вот…
Эней сочувственно кивнул, рассматривая маленькие шрамики на темной, сливовой коже там, где дробь попала между пластинами брони. Несколько дробинок, которые потом вытянули, — ерунда, самое страшное Мэй пережила в момент удара, который пришелся… он прикинул разброс попавших дробинок и сделал вывод: почти в упор.
— Грудина не треснула?
— Треснула, а как же. Помнишь, был такой пан Вежбняк из СБ в Кракове? Вот теперь его уже нет. А это его охранник мне на память оставил.
За Вежбняком подполье гонялось давно, и, услышь Андрей эту новость от другого человека и в другом оформлении, он бы порадовался за группу Каспера, а вот сейчас он мог думать только о том, что топ скрывал, почти не скрывая. Грудь у Мэй была маленькая, мускулистая — и ткань обтягивала ее тесно, обрисовывая все-все.
Свяжи все мои нити узелком — время поездов ушло по рельсам пешком, время кораблей легло на дно — и только волны, только волны над нами… Только ветер и тростник — все, что я хотел узнать, я вызнал из книг. Все, что я хотел сказать, — не передать словами! Не высказать мне…
— А это Варшава? — Мэй провела пальцами вдоль четырех параллельных шрамов на левом боку Энея. Точно такие же, почти симметричные, были на правом. Казалось, за пальцами Мэй остается теплый след…
— Варшава, — подтвердил Эней, досадуя, что не умеет зубоскалить с женщинами так же непринужденно, как Игорь.
— Ты уже тогда больше не вернулся в Щецин, — вздохнула Малгожата. — А все только и говорили, какой ты герой.
— Ну?! — Он хмыкнул. — А мне все говорили, какой я идиот. Ростбиф меня чуть не съел. И прав был по большому счету.
— А почему ты не отступил, когда понял, что группа тебя потеряла?
Эней задумался, стараясь вспомнить, воскресить в груди это необъяснимое чувство, пронизавшее его тогда.
— Я никому ничего не мог объяснить, я просто знал, что сделаю его. Я даже знал, что он меня успеет полоснуть. Да потом… я ведь был несовершеннолетний. Он бы меня даже по согласию заесть не мог.
— Так он и в Цитадель тебя повел не за этим.
— То, за чем он меня туда повел, он бы тоже сделать не смог, если бы я крик поднял. В этом смысле Цитадель была, наверное, самым безопасным местом города.
Мэй кивнула, и взгляд ее был серьезен.
— Знаешь, он… поцеловал меня. В губы. Я подумал тогда — вот теперь я точно уверен, что не гей. Глупо.
— Что тут глупого?
— Н-не знаю. Я убил его через секунду. Тебе не кажется, что глупо в такой момент думать о своей ориентации?
— Нет. В такой момент можно думать о чем угодно, Анджей. — Мэй легла и закинула руки за голову, прищурив глаза на солнце. — У тебя ориентация не изменилась? Ты же красивый парень, на тебя девки должны были вешаться.