Партизаны в Бихаче
Шрифт:
Джураица сердито нахмурился, как делают все мальчишки его лет, когда на горизонте показывается опасность в виде какой-нибудь девчонки.
«Сейчас ко мне привяжется, балаболка длинноногая, черт бы ее побрал!» — пробормотал он про себя.
Проворная девчушка быстрым взглядом окинула всего Джураицу. Казалось, она заглянула ему даже под фуражку и в башмаки. Прострочила его своими глазищами, точно из пулемета, от правого плеча до большого пальца левой ноги, прошила его зеленую итальянскую шинель, все равно что швейная машина «Зингер», и наконец, склонив голову набок, сказала:
—
— Дорогая моя Мрвица, он уже гранатометчиком стал на радость дядюшке, — похвалил Джураицу Лиян. — Ты бы его видела в Бихаче. В игольное ушко с первого раза гранатой попадает.
Девчушка подошла к замершему Джураице, одернула на нем шинель, поправила складки у пояса, а гранаты подвинула немного вправо. Затем она занялась его личской шапкой, сдвинула ее набок, расправила черную кисточку и, отойдя назад, еще раз критически оглядела Джураицу с головы до пят.
— Гм, вот тут, на шее… тут чего-то вроде бы не хватает. Здесь бы я… — Девушка щелкнула пальцами, цокнула языком, и тут в ее глазах блеснул радостный огонек. — Ага, я знаю, что нужно. Подождите, я сейчас.
Она повернулась на пятках, как волчок, и полетела к дому.
— Эй, не забудь ракию! — закричал ей вслед Лиян, а потом, подмигнув Джураице, добавил: — Ну, что скажешь, сверчок-волчок! Как придем в роту, будешь ей письма писать, а Скендера попросим, чтобы придумал что-нибудь такое… про Мрвицу — птичку-невеличку… Мрвица — красивое имя, как раз для тебя.
— Ни за что, пусть мне за это даже пулемет дадут таскать! На что она мне такая старая, как коза. Ей же никак не меньше пятнадцати лет будет.
— А ты моложе, значит?
— В этом году, когда кукурузу убирали, четырнадцать исполнилось.
Хлопнула дверь дома, Мрвица бегом возвращалась обратно. Она протянула Лияну маленькую плоскую бутылку:
— Держи, я у деда из-под подушки стянула.
Потом она подошла к Джураице, расстегнула ему воротник шинели и повязала на шею белый шерстяной шарф. Расправив его и спрятав концы под шинель, она отошла назад и радостно захлопала в ладоши:
— Ну вот. Теперь ты настоящий жених! Завтра можешь прямо в Ясеницу на парад.
— Какой еще парад? — встрепенулся Лиян.
— Да завтра же общий сбор в Ясенице, разве не знаешь? Говорят, сам товарищ Тито приедет. Зуко Зукич уже всему нашему селу об этом разболтал.
— Джураица, ты слышишь?! — закричал Лиян. — Засиделись мы с тобой у Дундурия, а тут парад, гулянье готовится. Надо нам поспешить, пока время есть.
— Ничего, теперь ему не стыдно будет на какой хочешь парад идти, — довольно проворковала Мрвица. — Всякий увидит, что его девичья рука в путь собирала.
Дар речи вернулся к Джураице только тогда, когда они уже отошли довольно далеко от этого места и домик Мрвицы скрылся за заснеженной рощей.
— Черт возьми, шарф-то и вправду хорош. Тепло, будто у самой печки сидишь.
— Говорю ж тебе, сынок, этот шарф для жениха связан, а вот, вишь ты, у гранатометчика на шее оказался. Просто не знаешь, то ли плакать от умиления, то ли песни петь от радости.
— Ну так давай споем вместе, дядя Лиян!
33
Героев битвы за Бихач в последний раз я видел всех вместе седьмого января 1943 года на смотру Четвертой краинской дивизии в селе Сербская Ясеница.
На лугу перед зданием начальной школы построились бригады: Вторая краинская, Пятая краинская, Шестая краинская. Бойцы ждут, когда прибудет товарищ Тито. За шеренгами партизан, угрожающе задрав к небу стволы, выстроились орудия артиллерийского дивизиона. Рядом — бригадные противотанковые пушки.
Перед строем бригады стоит какая-то маленькая сморщенная старушка и заливается слезами, вытирая глаза кисточками своей сумки. Вытянувшись в строю, Николетина Бурсач тихо говорит стоящему рядом партизану:
— Чего не уведут отсюда эту бабку, черт бы ее побрал, того и гляди, я сам расплачусь. Наверное, у нее кто-то близкий погиб в бою.
— Да вовсе нет, — отвечает тот, — это моя кума Мика. Она, когда видит больше чем одного партизана, начинает ревмя реветь от счастья.
— Ну а раз тут целая дивизия, слез хватит, чтобы Дундуриеву мельницу крутить, — ухмыльнувшись, бормочет Николетина. — Интересно только, что у нее в этой сумке было?
А бабка Мика в своей расшитой, разукрашенной разными кистями сумке, которую вышивала еще будучи девушкой, принесла живого рыжего петуха, решив подарить его Шестой краинской бригаде, а еще точнее — батальону Миланчича. Раз, говорит, командир Миланчич ведет свой батальон через села под нашим Грмечем, пускай мой петух поет вместе с этими молодцами во главе колонны.
А петух, здоровенный, чуть не с саму бабку, сидит себе, связанный, в мешке и сердито вертит во все стороны головой, украшенной роскошным гребнем. Видать, ему не нравится, что тут так шумно и так много народу. Весь штаб в явной растерянности.
— Вот еще не было печали, что нам с живым петухом делать?
К счастью, кто-то вспомнил про повара Лияна из Второй краинской, который был сторожем в деревне бабки Мики и уж чего-чего, а как с домашней птицей обращаться — прекрасно знает.
— Давай, Лиян, выручай, присмотри за этим петухом, пока смотр не кончится.
Лиян запихнул петуха себе в сумку, оставив снаружи только голову, но потом вдруг вспомнил:
— Оно все ничего бы, только как бы беды не случилось, а ну как он, подлец, начнет орать во время смотра перед товарищем Тито?
— Ничего, не бойся! — успокаивает его веселый гимназист Бодрячок, любимец всей роты. — Раньше, во время крестьянских волнений, красный петух был символом народного восстания, а наш товарищ Тито, как ты знаешь, земляк вождя народного восстания Матии Губеца.
— Ага, вот оно что! — понимающе закивал Лиян. — Видишь ты, дело какое, бабка хоть и неграмотная, а ведь угадала, какого петуха на наш парад принести надо. — Лиян любовно погладил петуха по голове и добродушно пробурчал: — Ты небось самому Губецу песни пел, а теперь у нас, его правнуков, оказался. С петухами да поэтами всегда так, только подумаешь — нет его, исчез, а он тут как тут, хвост распушит, закукарекает, даром что в сумке со связанными ногами сидит, как ты, например, несчастье мое краснохвостое.