Партизаны

Маклин Алистер

– Что правда, то правда, – полковник извлек роскошную бриаровую [2] трубку и принялся набивать ее табаком. – К сожалению, у меня нет большого выбора.

– Ей-Богу, полковник, вы меня огорчаете, – промолвил Петерсен. – Вламываетесь в мой номер, выставляете пост, чтобы скрыть вторжение, роетесь в моих вещах.

– Я роюсь в ваших вещах?

– Нет, вы их бережно изучаете. Не знаю, какого рода улики вы надеетесь обнаружить.

2

Бриар –

корень вишневого дерева.

– Никаких. Вы не тот человек, который оставляет улики.

– Зачем же тогда следить за мной? Где же то взаимное доверие, которое обычно существует между союзниками?

– Между союзниками? – Лунц чиркнул спичкой. – Признаться, я как-то не думал на эту тему.

– В таком случае, вот доказательство того, что оно существует, – Петерсен протянул бумажник и пистолет, отобранные им у юного лейтенанта. – Не сомневаюсь, вы знаете этого парня. Он слишком настойчиво размахивал перед моим носом «вальтером».

– А, неукротимый Ганс Винтерман! – Лунц оторвал взгляд от документов. – Судя по тому, что мне известно о вас, юный Ганс не отдыхает сейчас на дне Тибра.

– Я не обращаюсь подобным образом с союзниками. Лейтенант заперт в ювелирной лавке.

– Понятно, – полковник произнес это так, словно не имел ничего против действий Петерсена. – Заперт... Но наверняка Ганс может...

– Не может. Он связан. Вы не столько огорчаете меня, полковник, сколько обижаете, награждая таким агентом. Почему бы вам было не дать ему флаг или барабан, или что-нибудь в этом роде, что быстрее привлекло бы мое внимание?

Лунц вздохнул.

– Юный Винтерман был хорошим танкистом. Конспирация – не его ремесло. Я не собирался обижать вас, майор. Слежка – всецело идея Ганса. Нет, естественно, я знал, чем он занят, но не пытался остановить. Ничего, разбитая голова – невысокая плата за приобретенный жизненный опыт.

– Я и пальцем не тронул мальчишку, – заметил Петерсен. – Повторяю, я отнесся к нему как союзник к союзнику.

– Зря. Этот случай мог послужить ему хорошим уроком, – полковник умолк – в дверь постучали, и в номер вошел консьерж, принесший стаканы и французский коньяк.

Петерсен разлил коньяк и, подняв свой стакан, провозгласил:

– За операцию «Вайс»!

– Прозит. – Лунц оценивающе почмокал губами. – Превосходно! Почему-то принято считать, что все офицеры гестапо – варвары. Операция «Вайс». Значит, вы в курсе? Хотя не должны были знать о ней. – Тем не менее полковник не казался расстроенным,

– Я знаю много такого, о чем не должен был знать.

– Вы меня удивляете, – равнодушно сказал Лунц и вновь отхлебнул из стакана. – Чудесный напиток, просто божественный! Да, четники [3] склонны разбрасываться. В результате мы с вами не можем скоординировать свои действия.

3

Четники – сторонники изгнанного из Югославии короля Петра. Во время Второй мировой войны в Лондоне действовало промонархическое правительство.

– Вы мне не доверяете?

– Не говорите таким обиженным тоном. Разумеется, доверяем. Ваши документы красноречиво говорят сами за себя. Единственное, что нам, особенно мне, трудно понять, почему человек с таким послужным

списком, как ваш, связался с этим предателем, королем Петром?

– Я вижу, полковник, что за тринадцать минут вы успели основательно поворошить мой письменный стол. Король Петр – предатель? Скорее, можно назвать предателем принца-регента Павла, которого ваш фюрер вынудил подписать Тройственный пакт с Германией и Японией. Однако и он не предатель. Просто слабый, нерешительный, быть может, трусливый человек. И поступил так потому, что желал избавить Югославию от ужасов войны. Он искренне полагал, что действует во благо страны. «Bolje grob nego rob». Вам знакомо это выражение, полковник?

Лунц помотал головой.

– Я не знаю вашего языка, майор.

– "Лучше умереть, чем жить в рабстве". Это кричали югославы, когда узнали, что принц-регент примкнул к Тройственному пакту. То же самое кричали они, когда режим Павла был сверг нут, а договор денонсирован. А потом фюрер по своей привычке уничтожил Белград и сокрушил нашу армию. Я как верноподданный монархист находился и нахожусь в рядах югославской королевской армии.

– Жаль, что в нашем распоряжении всего лишь одна бутылка, – плотоядно облизнувшись, пробормотал полковник. – Однако вас не слишком взволновали воспоминания.

– Время лечит.

– И вы не ощущаете себя несчастным от того, что приходится воевать против собственного народа?

– А вы находите, что лучше объединиться с ним и воевать против вас? На войне завязываются странные знакомства, полковник. Возьмите себя и японцев, к примеру.

– Верно. Но все же немцы не убивают немцев.

– Зато, Бог знает, сколько раз вы делали это в прошлом. Так или иначе, морализовать бессмысленно. Повторюсь, я – верноподданный монархист. И когда эта проклятая война закончится, хочу увидеть монархию в Югославии восстановленной. Это именно то, для чего я живу. У каждого человека свое предназначение. Полагаю, я ответил на ваш вопрос, полковник?

– А можно узнать, что же сделало вас столь ревностным монархистом? – спросил Лунц.

– Мое имя, – усмехнувшись, отозвался Петерсен, – и моя кровь, В Иллирийских Альпах есть деревушка, где каждая вторая фамилия начинается с приставки «Мак». Там осели потомки шотландцев, воевавших в тех краях в одной из бесконечных средневековых войн. Мой пра-пра-пра-прадед, а может быть еще десяток раз «пра», был «солдатом удачи», что, кстати, звучит чуть более романтично, чем «наемник», как говорят в наши дни. Он пришел в те места вместе с сотнями других, и, как многие из них, забыл вернуться домой.

– Интересно, где был его дом? Наверное, в Скандинавии или Англии, да?

– Меня не слишком увлекает генеалогия, полковник. Спросите любого югослава, кто были его предки хотя бы в пятом колене, и, уверяю вас, он вам не ответит.

Лунц согласно кивнул.

– Да, вы, славяне, небрежно обращаетесь со своей историей... А затем, конечно же, только для того, чтобы запутать дело, вы закончили Сандхерст [4] ?

– Естественно, – ответил Петерсен. – Мой отец был военным атташе в Лондоне. Служи он в Берлине – я бы закончил академию в Мюрвике или в Киле.

4

Британская военная академия.