Партнер для танго
Шрифт:
Антон испытал неожиданное чувство вместо ожидаемого ею — ревности. Удовлетворение. Марина взглянула на него искоса, проверяя реакцию. Никакой. Она продолжила:
— Он оказался иностранцем…
— Вегетарианцем, — уточнил Антон.
— Вовсе нет, он мясоед, каких поискать.
— Ты обедала с ним или… Он любит мясо другого свойства?
Антон придал голосу нотку ревности. Марина была с ним в постели или только собирается?
— Обедала, но все в том же ресторане, — сообщила она. — Он рассказал, что больше всего из вегетарианских блюд ему нравится
— Понятно. А что же?..
— Он заказал мне сделать для него три тыквы.
— Хорошая цена?
— Хорошая, — сказала Марина. — Но я решила: прицеплю свою бирку с именем и телефоном…
Да, Марина знает, что делать в этой жизни.
— Я рад, что у тебя есть хорошее занятие. Ты не будешь скучать без меня. — Слова вылетали сами собой, но он уже был не здесь.
Она кивнула.
— Ты позвонишь? Или там мобильники не…
— Я постараюсь. Но, может быть, там мобильники не…
Антон сказал это и почувствовал, как на него навалилась печаль, какой он не испытывал никогда прежде. Он резко поднялся на кушетке, крепко стиснул Марину.
Такой порыв можно расценить как благодарность. Именно так восприняла его Марина.
Она уже отпускала от себя мужчин навсегда, она знала сейчас, как это вовремя — для обоих. Антон сам понимал — он не тот, кого Марина хотела бы оставить при себе навсегда… Он — тоже.
Они соединились в последний раз, они делали это медленно, долго, желая подарить друг другу сладость последней встречи. Как будто слизывали мед с ложки, который почти весь уже стек…
Когда Антон расстался с Мариной, старый сон вернулся. Снова он видел отца, пленивших его женщин.
Он поморщился. А если он найдет ее? Попутчица говорила, что едет на выставку? Так чего он ждет?
Антон резко сел в постели. Ну, конечно, поедет и найдет ее в павильоне легкой промышленности. Он улыбнулся, довольный своей проницательностью. Возле стендов с перчатками. Только надо дождаться рассвета.
В это утро он брился скребком, а не электрической бритвой, после которой к вечеру щеки темнеют от юной щетины. Скребок, похоже, способен вытащить все волоски, как траву из-под асфальта. То есть из-под слоя эпидермиса.
Антон долго думал, как одеться. На дворе — золотая осень, не тепло и не холодно. Выставка — не официальное мероприятие — для него, по крайней мере. Стало быть, вельветовые джинсы — черные, легкая серая куртка. В этом наряде, замечал он, на него смотрят в метро. Старушки, не девушки, конечно. А если девушки, то с недоумением — у этого что, машина в ремонте?
Оказалось, почти всю территорию заняла сельскохозяйственная выставка «Золотая осень». Он толкался среди гуляющих, которые растеклись по павильонам, площадкам под открытым небом. Антон прикинул — куда ему податься? Спросил у «разводящего», как в шутку назвал юного солдатика. В форме на четыре размера больше, в кирзовых сапогах на столько же, паренек стоял у преграждающего путь заборчика.
«Легкая промышленность? Туда».
Но Антон по дороге забрел совсем не туда. Долго бродил между клеток, в которых нахохлились куры туземных расцветок, гигантские белые гуси, пестрые утки. Он замер перед загоном, в котором гуляли страусы. За ними во всю стену фотография — тоненькая блондинка с трепетной улыбкой обнимает за шею птицу на высоченных ногах.
Как похожа на попутчицу! — показалось ему. Но… с какой стати? Она ничего не говорила о птицах. Антон пробирался сквозь любопытствующую толпу, сердце ухнуло, потом рванулось вверх, ударилось о ребра. Черт, посмеялся он над собой, чтобы снять накал восторга, внезапно охватившего все тело. Так можно заработать ушиб ребер. Только ли? Ушиб сердца ты уже схлопотал, предупредил он себя.
Ему хотелось вытянуть руки, раздвинуть всех, кто перед ним. Антон уперся в спину, обтянутую клетчатой тканью. От нее пахло стиральным порошком. И еще — лимоном. Лимоном! Как чай в поезде. Он налег плечом с новой силой, тесня парнишку.
— Ты чего, отец? — пробасил малый.
— Уступи дорогу, с-сынок, — процедил он и прорвался вперед.
«Птиц не гладить!» — прочитал он призыв. А он и не собирался! Волна мальчишеского задора взорвалась внутри. Если гладить, то не птиц! «Клюются!» — прочитал он следующее предупреждение. Ишь, какие. Могли бы не клеваться, а целоваться.
Он подступил к столику. За ним сидела блондинка с фотографии.
Ноги обмякли. Зря старался. Он обвел глазами загончик со страусятами, там суетились еще две, похожие на эту блондинку. Понятно — целое семейство — мать, дочь и внучка.
Он скользнул взглядом по птицам, они показались ему если не уродливыми, то вовсе не симпатичными. Куда такая длиннющая шея? Ноги — ходули, ужас.
— А вы не знаете, — забормотал он, понимая, что нельзя в магазине белья спрашивать про соль, но все же закончил вопрос: — Где… перчатки?
— Из страусовой кожи? — охотно отозвалась блондинка. — Будут. Приходите через год.
— Вот спасибо. — Он улыбнулся, насколько мог, благодарно.
Она тоже, как улыбалась страусу на фотографии. Антон попятился, словно испугался — протянет руки и обнимет его за шею.
Антон бродил по солнечному дню, в котором чего только не было. Он следил за поросячьими бегами, пожалев, что не поставил на самого тощего, который прискакал — именно так, а не прибежал — первым. Осмотрел косматых овец с ягнятами, но при всем при том везде искал ее лицо.
Не было. Не нашел ее нигде, даже в павильоне легкой промышленности. Смешно было надеяться. Он не знает — хозяйка она, художница или вязальщица? Вязальщица, наверняка.
Кто же еще мог повязать его вот так, даже не сказав своего имени?
20
Кирилл долго ждал Ирину, сидя в машине. Он разложил карту Москвы на коленях, пытаясь найти самый беспробочный маршрут от Никитских ворот в Марьино. Он все еще плохо знал Москву, потел за рулем так сильно, что по приезде домой сразу вставал под душ. Но ничего, успокаивал он себя, преодолеем и это.