Партнер для танго
Шрифт:
Ей было легко представить себя в руках Глеба. По танцам с ним она знала каждый изгиб его тела. Его мускулистую грудь, его накаченный живот, устойчивые, словно вытесанные из мрамора, бедра. Даже то, что с твердостью камня вжималось в нее, когда он стискивал ее в объятиях… В танце.
Желание, вот что они танцевали с Глебом. И только потом, рассматривая издали былое, Зоя оценила слова его матери. Она требовала от них целомудрия, так как знала — исполненное желание меняет все. Чувства остывают, уступая место пресыщенности.
Пресыщенность
Она испытывала облегчение, когда Виктор уезжал на метеостанцию. Она словно забывала о нем. Никогда не пыталась представить, как он там, что делает. Не спрашивала себя, — думает ли он о ней. Она жила как под гипнозом.
Но кто был гипнотизером всей ее жизни, она тоже поняла позднее. Ее мать, Маргарита Федоровна. Незадолго до смерти она сказала Зое:
— Знаешь, я не хотела тебе говорить, но теперь скажу.
Зоя помнит внезапное напряжение от необычного, извиняющегося тона, которым мать одаривала ее нечасто.
— Помнишь берет, в котором ты была, когда Виктор встретил тебя на вокзале в Москве?
— Бе-рет? — Зоя наморщила лоб.
— Ну да, берет, его связала тебе мать Глеба. Ах, как она вязала! Он тебе так шел. Она вообще любила на тебе красное. В каждом костюме для танца что-то красное — шарф, перчатки…
Мать улыбалась. Зоя смотрела на морщинистые щеки, они дрожали от возбуждения. Седая челка тоже тряслась — от смеха.
— Я попросила ее связать тебе красную шапочку. А она связала берет… Ха-ха. Такая своенравная… Так вот, на встречу с Виктором я послала тебя в красном берете. Решила назначить его Волком. Х-ха. А тебя — Красной Шапочкой. Здорово, да?
— Ма-ма! — Зоя вспыхнула. — О чем ты говоришь?
— А как ты думаешь, что ты тогда везла, а? — продолжала мать.
— Документы. Я везла документы, которые опасно доверить почте.
— Документы там тоже были, верно. Твое свидетельство о рождении, к примеру.
Зоя недоуменно смотрела на мать.
А ведь правда, она была в красном берете. По тогдашней моде, натянутом на лоб, почти до самых глаз. На ней красный шарф, черное узкое пальто. Зоя выглядела очень эффектно. Гибкая танцорка, пластичная от природы, с прямой спиной и гордо поднятой головой. Все осталось при ней по сей день. Ей никогда не приходилось сражаться с весом, как приятельницам, у которых в мочках ушей то и дело торчали иголки — новый китайский способ обещания стройности.
Итак, мать приготовила Виктору Русакову Красную Шапочку?
— Странно, мама.
Зоя поморщилась и пробормотала:
— Для полного сходства ты не дала мне корзинку с пирожками.
— Ты бы не взяла. Но без нее тоже вышло как надо. Мужчины внушаемы. Они правильно реагируют на желанную модель. К тому же у каждого мужчины есть свой тип.
— Ты меня замаскировала под этот тип? — спросила Зоя.
—
— Я вела себя как малолетка, — усмехнулась Зоя. — Невинная, неопытная…
Мать засмеялась.
— Ты и была малолетка. Невинная, это Виктор почувствовал сразу. Какой мужчина не захочет стать первым? — Мать снова смеялась. — Я все просчитала.
В ее голосе появилось что-то знакомое. Зоя вздрогнула, в ушах раздался голос матери из прошлого: «Он твой брат!»
Зоя почувствовала, как ужас того мига возвращается, а следом — отчаяние. Они с Глебом могли совершить… они могли вступить в кровосмесительную связь!
Все эти годы она то верила матери… то… не верила. Ну как Глеб мог оказаться ее родственником? Много раз она хотела спросить мать, но боялась узнать то, что перевернуло бы всю жизнь. Она любила отца, любила мать… А если это правда, то… лучше не знать.
Но… приходила мысль и снова пугала: мать Глеба, а не кто-то еще, взяла с них клятву целомудрия. Значит, ей тоже известно? Зоя кожей ощущала, что их с Глебом матери не любят друг друга.
С тех пор как вышла замуж за Виктора Русакова, о Глебе она знала мало. Женился, рассказывали знакомые, говорили, даже уехал жить за границу. Последняя новость задела мать. Но она успокоила себя:
— Ты тоже едешь за границу, Зоя. Все хорошо, все складно. Посуди сама, если бы вы с Глебом поженились, то оба остались бы в сером городе. — Она усмехнулась. — Помнишь, как ты говорила, приезжая из Москвы домой? Здравствуй, серая родина.
Действительно, город, в котором она выросла, серый. Особенно осенью, когда переводили часы на зимнее время. В два часа дня уже сумерки — время по указу не совпадает с географическим.
Короткие дни, долгие вечера и ночи, неустойчивая погода и редкое появление солнца превращали город в серый и тусклый. Из него каждый год уезжало навсегда несколько тысяч человек. За солнцем или за какой-то иной радостью. Мать увезла ее в самый освещенный город страны. В Москву.
— Знаешь, моя дорогая дочь, что я тебе скажу еще. — Она помолчала, чтобы было понятней. — От принцев родятся принцы, а от нищих — нищие. Вы с Виктором после командировки во Вьетнам станете жить в таком достатке! У твоей дочери будет все!
Зоя вспомнила, как в этот миг заплакала дочка, словно в аккомпанемент словам бабушки. Она кинулась к кроватке, взяла Ирочку на руки, прижала к груди, от жаркого тельца самой стало жарко.
— Твоя дочь родилась не от нищего, — слышала она голос матери. — Ты должна радоваться, Зоя.
Зоя крепче прижимала к себе девочку. Мысли замедлили ход, стали тягучими, неспешными. Наверное, мать права. Если бы они родили ее с Глебом… Сейчас… все хорошо, все правильно… Удачно, что он оказался ее родственником… Словно успокоенная ее мыслями, дочь затихла. Зоя снова уложила девочку и вернулась к матери.