Паруса, разорванные в клочья. Неизвестные катастрофы русского парусного флота в XVIII–XIX вв
Шрифт:
Итак, попробуем мысленно перенестись в XVIII век на обрывистые берега Дарданелл и вместе с храбрым капитаном Ваном Кингсбергеном оценить боевые возможности турецких крепостей.
Первой на входе со стороны Эгейского моря в пролив возвышалась зубчатыми бастионами крепость Румели-Гиссан. О ней Кингсберген написал весьма лаконично: «…Один только корабль мог бы одолеть всю сию артиллерию».
Идем дальше! Вторая крепость. «…Сия батарея издали кажется гораздо сильнее, нежели какова она на самом деле, потому что находящиеся на ней орудия большей частью ко употреблению негодные, а стены совсем обвалились. В крепости живет комендант, а гарнизона в ней не бывает».
Еще одна цитадель на европейском берегу: «Четыре из самых больших орудий ко употреблению совершенно не годятся. 24-вершковые употребляются обыкновенно к салютованию».
Крепость Анатолии Инги-Гиссан. «…Цитадель же хуже прочих сделана, стены ее не очень высоки…»
Но и это не все! Подводя итог общему состоянию обороны Дарданелл, Кингсберген делает ошеломляющее заключение: «Сие известно, что помянутые четыре цитадели, в рассуждении нынешнего состояния своего, не в силах отразить вступление эскадры в Дарданелльский пролив. Ежели угодно было графу Алексею Григорьевичу Орлову, то после счастливой победы при Чесме легко было б ему овладеть Дарданелльским проливом. Тяжелые орудия сих крепостей столь худо расставлены, что кораблям не много или совсем нечего их опасаться».
Не верить заключению такого опытного моряка и воина, как Кингсберген, у нас нет никаких оснований! Однако у читателя может возникнуть законный вопрос: может быть, на берегах самого Стамбула перед русскими кораблями вросли мощные турецкие укрепления, пройти мимо которых было невозможно? Опять обратимся к Кингсбергену. Что же пишет он о стамбульских твердынях? «…Цитадели не могут ни к чему служить, потому что они сделаны на низменном месте при возвышении так худо, как больше не можно…»
Не в лучшем состоянии были и столичные укрепления: «…Три городские стены состоят в самом худом положении… превращаются в кучи камней; на некоторых же местах обросли травою и кустарниками… Ров… с обвалившимися стенами…вконец засорился». Да, более удручающее зрелище, наверно, трудно себе и представить!
И, наконец, последняя возможная преграда — дворец самого султана, расположенный на берегу моря. Но и здесь Кингсберген указывает на то, что «оный окружен… стеной с четырехугольными башнями без бойниц, которые в иных местах обвалились…»
Итак, общая картина обороны Дарданелл предельно ясна. Но сразу же встает еще один вопрос знало ли русское командование в 1770 году о состоянии неприятельских укреплений? Даже если предположить, что полной ясности у него не было, то, учитывая активную помощь в сборе разведывательных данных греческими корсарами, вне всяких сомнений то, что кое-что и Орлову, и Спиридову было известно.
В этих условиях русское командование принимает единственно верное решение высадить десант на остров Лемнос и захватить главную крепость острова — Пилари; кроме того, было решено немедленно провести разведку Дарданелльских проливов и состояния турецкой береговой обороны. Началась самая настоящая подготовка к прорыву в Черное море. Однако здесь была допущена одна трагическая ошибка. Для проведения разведки определили наименее поврежденные в Чесменском сражении корабли (а это, естественно, были корабли арьергарда). Командовать же ими поручили… контр-адмиралу Эльфинстону!
Но почему Эльфинстон не был арестован или хотя бы как-то наказан за свое поведение в Чесменском сражении? Скорее всего, Алексей Орлов под впечатлением небывалой в истории российского флота победы простил англичанина. Кроме того, в связи с отрицательной реакцией Лондона на Чесму он мог постараться сам замять это дело, чтобы не вызывать еще большей агрессивности со стороны англичан. Как бы то ни было, но чесменское предательство сошло Эльфинстону с рук; мало того, он получил возможность снова влиять на действия Средиземноморской эскадры.
Как же относился Эльфинстон к идее Дарданелльского прорыва? Будучи агентом британской морской разведки, контр-адмирал не мог не понимать, что в случае удачи этого предприятия британская политика на Средиземном море потерпит полный крах, так как, бросив Турцию на колени, Россия в скором времени выйдет из политической игры, оставив Англию один на один с ее самым опасным соперником — Францией. На словах же Эльфинстон не только не выступил против прорыва в Черное море, но и даже попытался объявить себя его инициатором. Время его действий еще не пришло!
Вскоре, наполнив паруса попутным ветром, «Святослав», «Не тронь меня» и «Саратов» устремились вперед к Дарданелльским теснинам. Над передовым кораблем хлестко бился на ветру контр-адмиральский флаг.
Появление русских при Дарданеллах вызвало панику среди турок. «Европейский берег был усеян войсками, — вспоминал один из участников этого рейда. — Наши залпы имели действие поразительное: неприятельский огонь сейчас же ослабел, и войска стали поспешно отступать вглубь полуострова». Но и в такой, казалось бы, самой благоприятной обстановке Эльфинстон все же не растерялся. Он сделал все возможное, чтобы наглядно показать Орлову всю бесполезность и бессмысленность его затеи. «В это время стало задувать от N, и адмирал (Эльфинстон. — В.Ш.) сигналом приказал повернуть через фордевинд и лечь на норд. Но только что корабли успели исполнить этот сигнал, заштилело, и нас подхватило течение. „Не тронь меня“ навалило на „Саратов“, а „Святослав“ на „Не тронь меня“», — вспоминал позднее о маневре Эльфинстона один из участников экспедиции.
Вернувшись к главным силам, контр-адмирал доложил, что форсирование пролива невозможно из-за сильного противного течения. Доклад Эльфинстона был далек от истины. Дело в том, что в августе поверхностное течение на самом деле противно ходу кораблей в Черное море, однако, начиная с первых чисел сентября оно меняет свое направление и, значит, не препятствовало прорыву, но, наоборот, способствовало ему. Эти данные почерпнуты мною из лоции Дарданелл, изданной в 1772 году Московским университетом.
Но у Эльфинстона случился сбой. Ему не поверили. На русской эскадре было достаточно греческих лоцманов, отлично знавших воды пролива и способы разоблачить ложные утверждения англичанина. А.Г. Орлов форсирование пролива не отменил, а перенес на первые числа сентября 1770 года. В течение августа русские корабли еще не раз подходили к Дарданеллам, выявляя слабые места турецкой обороны и проводя промеры глубин.
События развиваются стремительно, нарастая, как снежный ком. Видя, что он бессилен что-либо предпринять, теряет хладнокровие Эльфинстон. Вступив в открытую борьбу с Орловым и Спиридовым, контр-адмирал заходит слишком далеко. Поведение его становится не только вызывающим, но и открыто враждебным. А.Г. Орлов, которому поведение англичанина кажется все более подозрительным, предупреждает его о возможном снятии с должности. Одновременно уходит и его послание в Санкт-Петербург: «Ежели контр-адмирал Эльфинстон не переменит своего поведения, я принужденным буду, для пользы службы вашего величества, отнять у него команду…»