Паруса, разорванные в клочья. Неизвестные катастрофы русского парусного флота в XVIII–XIX вв
Шрифт:
Офицеры направились к выходу из кают-компании. Но в дверях столкнулись со спустившимся сверху штурманом Ворониным.
— Вы не видели Васильева? — обратился он к офицерам.
— Только что был здесь, но куда-то вышел, — ответил Шигорин.
— Хотел у него трубу зрительную взять, — с сожалением произнес Воронин. — Ладно, пойду посмотрю по каютам. По правому борту открылся огонь, а у меня труба ночного видения ни к черту!
Шигорин с Дергачевым понимающе кивнули. Еще несколько лет назад, будучи в Лондоне, лейтенант Яков Васильев потратил почти все годовые деньги — купил очень уж дорогую, но великолепную зрительную трубу, позволявшую довольно сносно видеть и в ночное время. И если ночью на «Ингерманланде» возникала необходимость, трубу всегда просили у Васильева; лейтенант никогда не отказывал.
На верхней палубе события разворачивались следующим образом. Обнаружив вдалеке огонь, командир корабля предположил, что это светит встречное судно. Капитан Трескин ошибался: то светил маяк! Однако какие-то сомнения в его душе все же оставались.
— Что-то этот огонь мне не нравится! — повернулся Трескин к вахтенному начальнику.
— Да и мне тоже, — отозвался лейтенант Андреев. — Какой-то странный огонь. Откуда у купца фонари с рефлектором?
Тогда-то и послал командир штурмана вниз за хорошей зрительной трубой.
— Будем ворочать вправо! — распорядился Трескин. — Чтобы разойтись с этим господином подалее!
Он подошел к вахтенному начальнику:
— Командуйте к повороту на правый галс!
В этот момент раздался удар… Сила его была такова, что спавших повыбрасывало с коек. Затрещали переборки.
«Ингерманланд» быстро повалился на борт. Все летело на палубу: люди, вещи… Отовсюду слышались крики испуганных, стоны расшибленных.
— Осмотреть корабль! Доложить о повреждениях! — кричал в рупор Трескин. — Всем занять места по аварийному расписанию!
Вскоре на шканцы стали поступать доклады:
— В носовом трюме обильная течь!
— В кормовом вода бьет фонтаном!
— На канатном кубрике все офицерские каюты разнесло в щепки!
— Сорван и переломан пополам руль!
Последнее сообщение было наиболее тревожным. Еще бы, в такую погоду да при таких тяжелых повреждениях корабль остался без всякого управления! А вахтенный лейтенант уже кричал зычно:
— Подвахтенная смена к помпам! Живо! Койки долой!
Засвистали боцманские дудки, и остолбеневшие было от случившегося матросы бросились по предписанным местам. Загремели цепными передачами громоздкие каттенс-помпы, побежала по ватер-шлангам первая вода. Борьба за спасение корабля началась!
Капитан тем временем собрал на шканцах офицеров. Наскоро совещались, что лучше предпринять для спасения корабля.
— Перво-наперво нужен свет! — оглядевшись, заключил командир. — Зажгите все имеемые фонари!
Исполнить команду бегом кинулся капитан-лейтенант Истомин. Спустя несколько минут темноту ночи рассеял тусклый свет нескольких масляных фонарей.
— Вон, вон огонь! — крикнул один из братьев Назимовых, показывая рукой.
Все оглянулись. Вдали действительно слабо мерцал свет, то затухая, то вновь ярко разгораясь.
— Это, несомненно, маяк, который мы приняли за судовой огонь! — заключил Трескин сокрушенно. — Теперь нам следует по возможности держать к берегу или хоть бы зацепиться якорями за грунт.
По трапу на шканцы взбежал мичман Половцев. Тяжело дыша после бега, он доложил:
— В трюме воды уже до половины!
Офицеры быстро разбежались, каждый получил свое задание: кто к помпам, кто готовить шлюпки, кто руководить заделкой пробоин.
Гулко ударили в темноту пушки, оповещая всех проплывающих мимо о постигшем мореплавателей несчастии. Разбрасывая яркие снопы искр, вспыхнули зажженные фальшфейеры.
Трескин подозвал к себе Шигорина и унтер-офицера Арзамасского:
— Вам задача особая: спасать корабельный флаг!
Лейтенант Васильев занялся спасением корабельных денег.
Бросили лот. Он показал глубину в тридцать саженей.
— Все ясно, — утер лицо от соленых брызг командир. — Мы на развороте с маху врезались в каменную скалу!
Капитан-лейтенант Истомин тем временем руководил отдачей якорей. Но и якоря не помогли удержать «Ингерманланд». Корабль куда-то тащило течением и ветром. Сделать же что-либо с разбитым рулем было просто невозможно. Скоро опускаемый лот уже не доставал дна. Судя по всему, «Ингерманланд» сносило на середину пролива.
В трюме тем временем отчаянно боролись с водой. В ход шло все: пожарные рукава и ведра, артиллерийские кадки и артельные котлы, матросские кивера и даже ротные барабаны… Но пробоины были столь велики, что вода все равно продолжала поступать и люди вынуждены были отступать все выше и выше. Из-за большого напора воды не успели принести парусины, чтобы хоть как-то затянуть дыры в корпусе; вся парусина после ударов о скалу почти сразу оказалась затопленной.
Однако люди продолжали неравную борьбу. Трюмные люки, через которые уже начинала поступать вода, затягивали брезентами. Меж тем водный поток с силой вышвыривал наверх всевозможные предметы: койки, чемоданы, сундуки и брашпили. Многих било этими вещами, но никто не отошел Одного из матросов перехватило канатом и протащило по палубе до самого клюза, прежде чем его сумели освободить; однако в сознание он не пришел Прибежал лекарь Сакович, все инструменты которого тоже остались в залитом водой кубрике.
— Не жилец! — констатировал штаб-лекарь, наскоро оглядев матроса. — Положите его в подвесную койку и оставьте в покое!
Это была первая жертва, но, увы, далеко не последняя…
Тем временем капитан пытался с помощью одних парусов направить «Ингерманланд» к норвежскому побережью, но все его попытки завершились ничем: корабль был во власти волн.
А вода уже выливалась из комиссарского погреба и подступала к жилой палубе. Перед тем как окончательно оставить трюм, лейтенант Дергачев в последний раз по грудь в воде обошел трюмные помещения, проверяя, не остались ли где-нибудь люди. Впоследствии он вспоминал: «До перехода в жилую палубу я вошел в брод-камеру… и увидел, что в ней плавают мешки с сухарями, а между тем баталер Федоров, старший писарь Дряхлицын, жена Федорова и сестра боцмана Гусева, женщина пятидесяти лет, сидят себе и беседуют, а двое детей баталера Федорова спят в койке; я сказал Федорову, чтобы он со всем своим семейством шел в верхнюю кают-компанию, и, взяв одного из спящих детей, понес его туда».