Паруса, разорванные в клочья. Неизвестные катастрофы русского парусного флота в XVIII–XIX вв
Шрифт:
Как только дело у большинства спасенных стало идти на поправку, Александр Шигорин отправил двух офицеров — мичманов Левина и Половцева — в Христианзанд к находившемуся там российскому консулу Исаксену. Мичманы, еще толком не оправившиеся от перенесенного, в путь отправились добровольно, знали, как важно скорее сообщить о несчастии в Россию и организовать сбор всех оставшихся в живых. Местом сбора Шигорин объявил Христианзанд.
Мичмана Говорова лейтенант направил вместе с командиром парохода «Нордкап» капитаном 2-го ранга Альбрехтом, чтобы осмотреть все близлежащие прибрежные городки. Может, и там отыщется кто-нибудь? Но главной заботой Говорова были поиски капитана. Ингерманландцы надеялись, что командир жив.
Говоров и Альбрехт
На одном из подъемов в гору ехавшая первой говоровская одноколка поравнялась с едущей навстречу коляской. Прибрежные норвежские горные дороги узки, и коляски разъезжаются там с трудом Рассеянным взглядом окинул мичман сидевшего во встречной коляске седого норвежца в байковом сюртуке. И вдруг что-то до боли знакомое блеснуло на шее незнакомца. От неожиданности Говоров даже привстал с сиденья. То был крест Святого Станислава! Мичман перевел взгляд на лицо норвежца. Перед ним был не кто иной, как капитан 1-го ранга Трескин!
— Павел Михайлович! — закричал Говоров срывающимся от радости голосом — Неужели это вы! Какая радость, вы живы!..
— Кто спасся? Где люди? Затонул корабль окончательно? — этими словами начал разговор с мичманом командир.
И только получив на все свои вопросы исчерпывающие ответы, Трескин глухо спросил:
— Не слышно ли чего о судьбе моей жены?
— Жива, жива ваша Марья Давыдовна! В Мандале пребывает со всеми нами!
Командир «Ингерманланда» перекрестился:
— Поехали в Мандаль! Поворачивайте!
В коляске с Трескиным находился еще один человек — мичман Капитон Бубнов. Дорогой он пересел в одноколку к своему другу и однокашнику Говорову. От него-то и услышал Аполлон рассказ о злоключениях тех, кто был смыт за борт.
И в первые, и во вторые сутки множество ингерманландцев было выброшено волнами за борт корабля. Большинство из них погибало почти сразу: одних тут же разбивало волнами о корабельный борт, другие тонули, не в силах бороться с огромными волнами, третьи находили свой страшный конец в пастях кровожадных касаток Но были и те, кто, пройдя все это, остался жив.
В первый же день после крушения за бортом «Ингерманланда» оказался корабельный катер. Висевший на крюке запасного марса-рея, он при погружении корабля всплыл и был отнесен в сторону. С разбитой кормой, заливаемое волнами, суденышко билось о плавающую рядом грот-мачту. На катере были двое: матросы Иван Домничев и Матвей Сафонов. Вскоре они выловили из воды тонущего лейтенанта Дергачева. Лейтенанта, которого поток воды уже затягивал в разбитый корабельный порт, втаскивали в катер за ногу. Здесь было уже не до этикета! Затем все трое принялись заделывать пробоины в катере. Их затыкали парусиновой робой Домничева и сюртуком Дергачева. Сапоги Сафонова заменили ведра — ими черпали и выливали за борт воду.
С корабля попытались было помочь оказавшимся на катере. Квартирмейстер Кудрин бросил им объемистую артиллерийскую кадку, но не рассчитал силы. Не долетев до катера, кадка плюхнулась в воду и утонула. Дергачев тем временем организовал спасение выброшенных за борт и оказавшихся неподалеку от суденышка матросов. За короткое время из воды вытащили двадцать два человека. Среди них был и командир корабля капитан Трескин.
Командира спас боцман Гусев, подцепив за шиворот отпорником, когда того, казалось, уже навсегда накрыл штормовой вал. Когда его втащили в катер, Трескин был почти невменяем. Лицо посинело, кровоточило; к тому же полностью отнялась речь. По приказу Дергачева командира положили в нору гребного судна и накрыли обрывком парусины.
А борьба за жизнь на катере продолжалась: люди непрерывно черпали воду, пытались заделывать многочисленные дырки в борту, но, несмотря на все их усилия, вода почти
Не удалось зацепиться и за плавающую неподалеку грот-мачту: катер буквально перебросило через нее. Предприняли, как уже упоминалось, отчаянную попытку спасти оказавшихся на катере и с «Ингерманланда». Вдогон уносимым устремилась оставшаяся еще целой шлюпка-гичка. Но и ее постигла неудача. Волною, едва не перевернувшей гичку, унесло весла и уключины. Теперь находившимся в ней матросам во главе с унтером Сидоровым впору было думать лишь о своем спасении…
А катер уносило волнами все дальше и дальше в море. В командование суденышком вступил лейтенант Дергачев. Вместе с боцманом Гусевым он нашел под банками два весла и устроил из них своеобразный руль, чтобы хоть как-то править по волнам и ветру. Затем матросы соорудили из нескольких досок подобие мачты, привязали к ней брезент. Катер быстро несло по волнам. Когда же очередной вал настигал его, то накрывал полностью. Дергачев сам, сидя на руле, правил утлым суденышком.
Вскоре, не выдержав пережитого, сошел с ума один из молодых матросов. Выхватив парусиновый нож, он стал бросаться с ним на товарищей. После недолгой борьбы несчастного обезоружили и связали. Потеряв сознание, упал на дно катера лейтенант Дергачев. Упавшего ту же заменил на руле матрос Юрий Тенис.
Спасаясь от ветра, матросы садились на дно катера и, оказавшись там по горло в воде, грелись. Так погиб, захлебнувшись, один из матросов.
Придя в себя, вновь вступил в командование Александр Дергачев. Через некоторое время он увидел вдали черную полосу.
— Земля! Земля! — закричал обрадовано. — Правим на нее!
В носу катера приподнялся на локтях Трескин, которому матросы ножами только что разжали сведенные судорогой зубы.
— Это мираж! — слабо проговорил он и снова упал на спину.
Дергачев опять повернул катер по направлению волн. Уже темнело, когда вдали показался берег. Предоставим дальше слово самому лейтенанту Дергачеву: «К вечеру нас принесло к мысу, как впоследствии оказалось, близ Листерских маяков, у деревни Крилио, откуда лоцмана выехали нас спасать, а на берегу собралось много народа. Когда нас прибуксировали к берегу, я выскочил в воду, окунувшись несколько раз, выйдя на берег, тут же упал без чувств, а когда пришел в себя, то увидел, что лежу в комнате на соломе где и все наши матросы, бывшие в катере, разложены на полу, около некоторых хлопочут лоцмана и трут терками, что, говорят, и со мной делали. Взглянувши же на стенные часы, я увидел полночь; в комнате было много свету, топилась печь и нам грели пиво; каждому давали по маленькой рюмке водки и по стакану горячего пива, но еды не давали, как мы ни упрашивали, так как мы не ели двое суток. Спустя немного времени дали есть вареного картофеля и хлеба, сказав, что если бы они дали нам сразу есть, то мы все бы умерли, потому что они видели подобные случаи нередко. Около 2 часов пополуночи приехали два чиновника и привезли разных припасов; впоследствии оказалось, что они из города Фарезунда, куда лоцмана дали знать о нашем спасении; это были русский консул с доктором. Подавши помощь нуждающимся матросам и снабдив нас необходимою одеждою, они взяли капитана с собой, как больного, в Фарезунд, а я с матросами остался в деревне… На другой день мы сделали покойнику гроб из данных жителями досок и, по указанию их старшины, похоронили на кладбище, куда многие из жителей провожали наше шествие; многие женщины даже плакали. Я, сделав покойнику крест, поставил на могиле, с надписью имени погибшего, года и числа; вероятно, крест и в настоящее время находится на кладбище деревни Крилио, потому что жители этой деревни весьма добродушно приняли и проводили нас…»