Паруса смерти
Шрифт:
— Вы же им не расскажете ничего. Я тоже. Доктор, как человек благоразумный, тоже предпочтет молчать.
Доктор энергичным жестом подтвердил, что будет нем как рыба. А если надо, то и слеп как червь.
Тут в разговор вступил Воклен. До этого момента он не принимал никакого участия в беседе, и стороннему наблюдателю могло показаться, что он оказался здесь случайно. Когда шла речь об отравителе, он изо всех сил старался поймать взгляд капитана, дабы тот оценил, сколь тверд и честен его, Воклена, взгляд.
Олоннэ не посмотрел в его сторону. Это можно было истолковать двояко. Или капитан даже в ничтожнейшей степени не считает своего старого соратника способным на предательство, или уже уверен, что отравитель именно он.
Почесывая короткими волосатыми пальцами бугристую, до темно-коричневого цвета загоревшую лысину, он сказал:
— Но слишком долго скрывать нашу щедрость не удастся. Плохие сведения имеют обыкновение распространятся мгновенно.
— А вы для чего?! Постарайтесь, если даже такие слухи начнут расползаться, чтобы они расползались медленно.
Олоннэ встал со своего места и подошел к окну.
— Видите, солнце коснулось тех древесных вершин. Шарп и Баддок уже отшвартовались. Когда стемнеет, выступаем и мы.
— Зачем? — спросил Ибервиль.
— В погоню.
— И мы будем с ними драться?
— Не стали этого делать на суше, но сделаем на море? — раздались голоса изумленных капитанов.
— Идиоты! — с чувством сказал Олоннэ.
Никто не обиделся на подобное титулование. По тону, каким оно было произнесено, все поняли, что они действительно ведут себя как идиоты.
— Мы будем следовать в некотором отдалении. Мы не догоним Шарпа и Баддока и высадимся на берег чуть южнее Маракаибо. Наших друзей поджидает неприятная встреча. Дон Антонио ждет в гости меня, а попадутся к нему на прием наши слишком жадные и глупые друзья. Потопив их, он сядет пировать или ляжет спать. И тут явимся мы. Причем не с моря, а с суши. Что мы с ним сделаем?
Воклен снова почесал свою лысину:
— А его не насторожит то, что вместо шести кораблей явилось всего два?
— Вслед за кораблями Шарпа мы направим барк Ибервиля, груженный соломой, с двумя-тремя добровольцами на борту. Дон Антонио потопит и его. А поскольку он уверен, что во время сегодняшнего боя мы не могли не понести ощутимых потерь, он решит, что народу у нас хватило только на половину кораблей.
— Мудрено, — покачал головой Ибервиль.
— Это только так кажется. И потом, тебе просто жаль свою старую посудину. Не переживай, старина. Корабли так же смертны, как и люди. Клянусь, из этого похода ты вернешься на собственном сорокапушечном трехмачтовом галионе, веришь мне?
— А что мне остается делать, ты все равно настоишь на своем.
Олоннэ удовлетворенно захохотал.
— А теперь надо немного потрудиться. Нам не следует слишком сильно отставать от англичан. Погоня должна все-таки напоминать настоящую погоню.
Когда все разошлись, Олоннэ отправился на свидание с Лупо. Он был весьма удивлен, увидев, что заключенный спит. Олоннэ подошел вплотную.
А может быть, не спит?
Может быть, сердце не выдержало от страха?!
Он толкнул лежащего носком сапога в бок. Тот шумно вздохнул и пошевелился. Открыл глаза. Понял, кто перед ним находится, и попытался сесть.
Сел.
— Так ты действительно спал? — спросил Олоннэ. — Я рассчитывал застать тебя трясущимся от страха за свою дрянную жизнь, а ты…
— Если вы усматриваете в этом что-то оскорбительное для себя, готов принести извинения.
— Ты так уверен в себе, потому что я обещал тебя не убивать?
— Тут на все твоя воля.
— Правильно отвечаешь, но моего отношения к тебе это не меняет. Я уверен, что тебя послали убить меня. Меня многие хотят убить. Раньше эти люди ненавидели меня издалека, теперь они подобрались вплотную.
Лупо шмыгнул носом.
— Я рассказал свою историю, вы мне не верили, а зря.
— Я тебе не верю, и правильно делаю. С твоей помощью хотели погубить меня вместе с эскадрой. Это не удалось. Я перерезал до пяти сотен этих испанских свиней и потерял меньше сорока своих корсаров. Теперь у тебя другая цель — убить хотя бы одного меня. Путем выдачи планов дона Антонио ты рассчитывал попасть ко мне в доверие, приблизиться и, выбрав удобный момент, пырнуть ножом.
Пленник застонал, как стонут несправедливо обиженные.
— Но поскольку вы держитесь такого мнения, убейте меня.
— Убил бы. И даже не просто убил бы, но подверг бы очень жестокой казни. Но так получилось, что живой ты мне принесешь больше пользы. Пока.
— Что ж. — Лупо опустил уродливую голову на грудь.
Олоннэ иронически улыбнулся:
— Ты так безропотно приемлешь свою судьбу? Помнится, ты жаловался, что у тебя болят руки от туго стянутых веревок.
— Да. — Лупо исподлобья поглядел на всесильного собеседника.
— Развяжите его, — приказал Олоннэ.
Двое телохранителей капитана исполнили это приказание.
— Теперь встань, Лупо, или как там тебя зовут на самом деле.
Пленник встал.
— Подними их.
— Руки?
— Руки. Пусть кровь отливает. Мы сейчас отплываем. Ты будешь постоянно находиться подле меня. И вот чтобы у тебя никогда не возникало желания…
Тускло сверкнуло в полумраке комнаты лезвие отточенной абордажной сабли, и обе кисти генуэзца шлепнулись на солому. Лупо поднес к лицу обрубки, из которых хлестала кровь.
— Ну вот, кажется, и все, — сказал Олоннэ, выходя на свежий воздух, — пошлите за доктором. Он ни в коем случае не должен умереть.
Глава двенадцатая
После страшного разгрома, устроенного ему корсарами на подступах к Гибралтару, дон Антонио не был столь уверен в окончательном успехе, как в начале своего крестового похода. Теперь он на победу надеялся. Состояние надежды значительно более трепетно, чем состояние самодовольной уверенности.