Паруса в огне
Шрифт:
— А как же вы?…
— Отставить пошлости! — командует Штурман.
В люке появляется голова Радиста.
— Радио, товарищ Командир. — Протягивает радиограмму.
— «Срочно сообщите ваше место», — читает Командир. — Штурман!
— Есть! — Штурман ныряет в центральный пост.
Вообще-то наше место в штабе известно, но, видать, им большая точность зачем-то срочно нужна.
Получив «место», штаб отзывается мгновенно: «Данным воздушной разведки пятьдесят миль ЮЮВ ведет бой гидрограф «Шмель». Окажите помощь».
Срочно
— Не поспеть, — вздыхает Боцман. — Что там у этого «Шмеля»? Один пулемет — и все его вооружение. Эх, ребята…
Флот — это большое соединение. В нем корабли, самолеты, береговая артиллерия и всякие вспомогательные службы. В том числе и гидрографическая. Очень нужная нам служба. И несут ее ребята, в основном штатские. Старательно несут. Промеры глубин, определение грунтов, сезонные течения — без этого нам никак. Наш Штурман с ними очень дружит. Да, кажется, на «Шмеле» командиром его однокашник по училищу. В общем, судно мирное, хотя во время войны мирных кораблей не бывает, каждая шлюпка свою службу несет.
В последнее время «Шмелю» обязанностей прибавилось — дозорная служба по охране водного района. Прикомандировали к нему четырех военморов, пулемет крупнокалиберный добавили, новую радиостанцию поставили.
И сейчас они с кем-то бьются. А мы на помощь идем. Поспеть бы…
В заданном квадрате командир «Шмеля» отправил донесение о прибытии на место; настроили эхолот, начали работу.
— По пеленгу 350 подводная лодка! — доложил сигнальщик. — В надводном положении.
Оповещения о ней не было — значит, вражеская. Командир доложил в штаб, там подтвердили, что наших лодок в этом районе нет.
Командир скомандовал «боевую тревогу», пошел на сближение, решив ее атаковать. Лодка чуть изменила курс и погрузилась. Шумы ее не прослушивались — то ли затаилась, то ли ушла, решив не тратить торпеды на такую незавидную мелочь. Хотя обычно немецкие подводники и такой мелочью не гнушались. Торпедируют сейнер, а в боевом журнале запишут: «противолодочный корабль».
— Отбой тревоги! Наблюдать внимательно!
Начали работу, вроде все спокойно. А через час в штабе получили радио: «Подлодка. Вступил в бой». Последнее радио от «Шмеля». Через полчаса сообщение об этом бое продублировал самолет-разведчик.
Подлодка всплыла и открыла огонь почему-то из пулеметов. Видимо, торпеды уже израсходовала, а снарядов пожалела. Огонь велся жестокий. «Шмель» беспощадно отвечал, посылая трассирующие очереди, впечатывая их в корпус рубки. Запросить помощь по радио он уже не мог. Рация разбита вдребезги. На палубе вспыхнул пожар.
Командир понимал, что немецкая лодка здесь не случайно, у нее какая-то задача и, может быть, потому она жалеет торпеды. Значит, чем дольше будет длиться этот неравный бой, тем меньше у нее шансов выполнить эту задачу.
Командир «Шмеля»
Однако не так-то это было просто. «Шмель» успешно огрызался, пылая уже сверху донизу. Ему помогала держаться его маневренность, лодка — неповоротливая — не поспевала уследить за его «виражами», он крутился, как маленькая собачка вокруг большого зверя.
Замолк пулемет. «Шмель» вдруг резко пошел влево. Командир обернулся — рулевой безжизненно висел на штурвале. К штурвалу стал командир, пулеметчику тоже нашлась замена. Остальные люди, кстати уже не по разу раненные, тушили пожар.
На палубу лодки выскочил орудийный расчет. Пулеметная очередь отпугнула его от орудия, но это была последняя очередь.
Первый же снаряд перебил штуртрос рулевого управления. «Шмель» беспомощно закружил почти на месте. Он теперь не только безоружен, но и неуправляем — мишень для злорадного обстрела.
Но судно боролось. Машинист вручную качал топливо: насос был поврежден; один из матросов налаживал рулевое. Даже тяжело раненные черпают забортную воду и заливают беспощадно бушующий огонь.
Четверо военных, трое гражданских моряков. Боевой экипаж. «Погибаю, но не сдаюсь!»
Немцы обнаглели, не встречая ответного огня, подошли вплотную лагом к борту «Шмеля». Сначала что-то прокричали по-немецки, а потом предложили по-русски сдаться.
Ну и ответили им тоже по-русски. Но куда красочнее. Однако немцы поняли.
Лодка пошла вперед, стала разворачиваться на циркуляции. Матрос доложил, что рулевое исправно. И командир, видя беззаботно подставленный лодкой борт, скомандовал:
— Самый полный! Иду на таран!
Отчаянье, ненависть, отвага — лучшие помощники в бою. Ударили в борт возле рубки. Затрещал форштевень, рухнула мачта, сорвался за борт бесполезный пулемет.
Лодку качнуло, даже завалило немного. Но что дерево против стали?
— Полный назад! Полный вперед!
Снова удар, уже в корму — командир надеялся повредить «немке» вертикальный руль. Лодка дала ход, отошла подальше как от озверевшего пса. Мелкого, но зубастого.
Уже три часа бились наши ребята. «Шмель» пылал от разбитого форштевня до кормы. Рухнули надстройки, провалилась носовая палуба.
— Мы сделали все, что могли, — устало сказал командир. И подумал, что теперь он должен сделать все, чтобы спасти людей.
Тем временем окончательно стемнело. За пределами пылающего моря была непроглядная чернота.
Шлюпка, как ни странно, уцелела. Ее не тронули пули, пощадил огонь.
Командир приказал покинуть судно. Спустили шлюпку, погрузили раненых, отвалили от пылающего борта, прикрывающего их от подлодки.
— Сейчас отойдем, — тускло произнес машинист, — и они нас расстреляют.