Паруса в океане
Шрифт:
Эред, профессиональный базарный борец, вне ристалища был на редкость покладистым и даже покорным малым. Его хозяин, дряхлый скиф, пропахший навозом и солодом, приплелся вслед за друзьями, отчаянно скрепя всеми суставами, и заменил кожаный ошейник Эреда на железный.
Конец длинной цепи от ошейника он по-хозяйски намотал на свою иссохшую ручонку.
— А ты, навозный жук, все ползаешь? — удивился Астарт.
— Где? — Хозяин был туговат на слух. — Он мне вместо сына, — добавил скиф и дернул за цепь. — Пошел домой.
— Да брось, — отмахнулся Эред и вырвал цепь из рук старика. — Это он так при посторонних. Вообще-то он давно уже вежливый. У него никого и ничего не осталось: голые стены да я. Остальные рабы перемерли: не в состоянии был их прокормить. Все свое добро пустил по ветру, последнюю лошадь пропивал со слезами. Лошадь для скифа — это все. Иногда мне кажется: он мой раб, и я кормлю его только из жалости.
Скиф успокоился и сел на землю, поджидая, когда ему дадут есть. Астарт купил у виноторговца целую амфору вина, Эред окликнул разносчика фруктов, и друзья помянули прошлое столь усердно, что остались ночевать тут же на базарной площади.
4. Астарт пускает корни
Друзья осмотрели дом. Обещанная ростовщиком "добротная вилла" оказалась ветхой лачугой. Сквозь трещины в стенах беспрепятственно врывался ветер и играл свесившимися с потолка корнями растений.
В полураскрытую дверь влезла морщинистая физиономия ростовщика Рахмона.
— Соблаговоли подтвердить нашу сделку перед лицом уважаемых купцов, твоих соседей, — заворковал он, выкатив глаза, словно рак-отшельник, писец все запишет.
— Ты меня хочешь надуть, старый плут. — Астарт бесцеремонно шлепнул его по спине, ростовщик закашлялся…
Астарт получил кредит у ростовщика благодаря своей популярности в Тире. Многие помнили его мальчишеские проделки. Анекдоты о наемнике Астарте преподносились иностранцам, ступившим на землю Тира, как местный сувенир. Завсегдатаи питейных заведений смаковали похождения простого тирянина в царском гареме, придумывали новые истории о его сверхъестественной изворотливости, поражались побегу чуть ли не с острия кола.
Поторговавшись с ростовщиком и убедившись, что бесполезно с ним спорить, Астарт вышел во двор и подтвердил сделку.
— За усадьбу, рабыню, два бревна ливанского кедра, топор, пилу, кусок льняного полотна для паруса, рыболовные снасти и два пустых бурдюка обязуюсь уплатить рабби Рахмону через два новолуния один талант серебром.
Тщедушный писец в гигантском парике торопливо занес условия на глиняную табличку.
— С каждой новой луной, о уважаемый, твой долг будет возрастать на треть таланта: такой процент, — любезно добавил ростовщик.
Купцы-свидетели и рабби Рахмон оттиснули в правом углу таблички свои фирменные печатки, Астарт скрепил все оттиском своей серьги кормчего с изображением дельфина.
Писец аккуратно положил табличку в заранее разведенный костер. Пока письмена приобретали прочность камня, слуги Рахмона обносили всех присутствующих вином.
— За удачу в делах нового хозяина, еще одного хозяина, живущего в нашем квартале, провозгласил тост один купец.
— Да поможет ему Мелькарт!
— Да преисполнится его сердце благодарностью к благодетелям ростовщикам! — заключил Рахмон, и все выпили.
— Ну и дрянь же ты нам подсунул, — сказал Астарт и выплеснул из своего кубка на землю, — ты, благодетель, наверное, ошибся, приказав рабам зачерпнуть помоев вместо вина.
Ростовщик фальшиво засмеялся и через силу осушил свой кубок. Купцы-свидетели, ухмыляясь, вернули кубки рабам и распрощались вслед за ростовщиком.
Ахтой неодобрительно покачивал головой. Ему не нравилась сделка.
— Не унывай, дружище, построим лодку, а грянет шторм, и, когда ни один кормчий не отважится выйти в море, доставлю на острова срочный груз. Один рейс окупит с лихвой и долг, и проценты.
Но Ахтой был мудр в делах житейских.
— Не учитываешь неожиданности, столь обильные в жизни смертных. Вдруг ты не построишь лодку? Или тебе помешают в твоих помыслах? Или море проглотит твое судно? Чем я тебе помогу? Я нищ. Брать плату за лечение не могу, нельзя. Мой господин Имхотеп не брал.
— Не все так печально, Ахтой. В армии мои долги сохраняли мою жизнь от иудейских топоров и плетей сотников. Чем больше ты должен, тем лучше тебя берегут от смерти.
— Здесь не армия. Здесь купцы.
Рабы Рахмона приволокли два толстых бревна и бросили перед хижиной. Надсмотрщик привел девушку в рабском ошейнике и с тощим узелком в руках и толкнул ее к Астарту.
— Вот твой новый господин.
Девушка покорно подошла к господину и хотела поцеловать ноги. Астарт остановил ее. Надсмотрщик захохотал и погнал рабов вдоль по улице.
Она была очень мила, даже красива, хотя безжалостное клеймо на лбу уродовало прелестное личика. Прямой нос, слишком светлая для хананейки кожа, маленькие руки и ноги.
— Агарь?
— Да, господин, рабби Рахмон приказал так называть меня, когда я родилась.
— Знаком тебе Эред?
Она испуганно вскинула длинные ресницы и еле слышно прошептала:
— Да…
— Он мой друг. Я узнал, что вы любите друг друга, и хочу, чтобы вы были вместе.
— О, господин!.. — Агарь обхватила его ноги, заливаясь слезами.
— Перестань. Ахтой, ты видишь, как люди делают себе повелителей. Стоит облобызать ступню нищего, как в нем просыпается господин.
Астарт был рад. Ахтой разделял радость друга, но ему не давала покоя мысль, что рабби Рахмон, как истый ростовщик, не преминет воспользоваться уздой, взнуздавшей Астарта.
В этот день они наспех починили крышу и стены. Когда Тир окутала ночь, звезды больше не заглядывали в проломы и трещины.
— Одну дыру можно было бы оставить, — ворчал Ахтой, взбираясь на крышу, чтобы по хвосту новой кометы определить, что ожидает человечество в будущем году.