Пассажир
Шрифт:
У нее зазвонил мобильник. Ле-Коз.
Она укрылась под деревом.
— Я кое-что нарыл, — довольным голосом доложил лейтенант.
— Слушаю.
Ле-Коз отправился в ЧОАН и хорошенько потряс ночного сторожа. Получил доступ к документам предприятия. Лицензия. Копии юридических актов. Годовые отчеты. Список клиентов, представленных фармацевтическими или промышленными компаниями, которые пользовались услугами агентства для охраны своих секретов. В сущности, ничего особенного.
Здесь же выяснилось, что агентство принадлежит холдингу, основанному несколькими участниками.
— Что ты нашел по «Метису»? — в лоб спросила она.
— Ничего. Или почти ничего. Сфера деятельности — химическое, сельскохозяйственное и фармацевтическое производство. Тысячи служащих по всему миру, большая часть — во Франции и Африке.
— И это все? А кто владелец?
— Это акционерное общество.
— Надо было копнуть глубже.
— Это невозможно. Ты сама знаешь. Я уж не говорю про то, что обыск я производил незаконно. Но главное, любой лишний шаг вперед — и мы упираемся в стену. Тебе уже сообщили, что назначен судья?
— Я встречаюсь с ним сегодня днем.
— Нам оставят расследование?
— Сегодня вечером узнаем. У тебя все?
— Не совсем. Утром появилась новость.
— Что за новость?
— Виктора Януша засекли в Марселе. Мы получили сразу несколько донесений. Ночь он провел в ночлежке для бомжей. Дать тебе номер телефона майора, который руководит его поисками?
Рыбацкий порт Валлон-дез-Оф — одна из главных достопримечательностей Марселя, но в тот день, 18 февраля, он казался призрачным. Рестораны не работали. Суда стояли на приколе. Пляжные домики были заперты. Пустынная набережная, окружающая рейд, сияла чистотой, словно отмытая мылом. Януша это безлюдье ничуть не смущало. Ему нравилось, как ветер обдувает его лицо. Нравилась висящая в воздухе водяная пыль. Нравилось море, далекое и близкое, незримо присутствующее в каждой частице света. Он как будто пил морскую синеву и дышал морской солью.
Они сидели возле самой кромки воды, напротив акведука, расчертившего своими пролетами небо и водную гладь. Идеальное место, чтобы получить ответы на некоторые вопросы.
— Откуда ты знаешь, что я врач?
— Да ничего я не знаю. А ты что, правда врач?
— Ты же сам только что кричал в ночлежке, что я лепила.
Шампунь пожал плечами. Он собирался позавтракать и извлекал из сумки все необходимое. Пару помятых походных котелков. Вчерашние круассаны, подаренные добросердечной булочницей. Непочатую бутылку дешевого вина, купленную Янушем. Наполнив из бутылки оба котелка, он обмакнул в пойло черствый круассан.
— А ты чего сидишь? Закусывай!
— Я тебе раньше говорил, что я врач?
— Да ничего ты не говорил! Из тебя, если хочешь знать, вообще было слова не вытянуть. Но ты вроде в этом деле чего-то такое соображал. Особенно насчет того, что творится у нас в башке.
— Типа психиатра?
Шампунь молча грыз круассан. Прибой с тихим плеском катил волну за волной, оставляя возле его ног пенный след.
— Ты помнишь, когда мы познакомились?
— В ноябре, кажись. Холодрыга была, не приведи господи.
Януш достал блокнот и начал делать записи.
— Я смотрю, ты в интеллихенты подался, — хмыкнул Шампунь. — А чего не пьешь-то?
— Мы познакомились в общежитии «Эммауса»?
— Ну да.
— А где именно?
Бомж недоверчиво покосился на него. У него была гладкая, очень белая кожа, совершенно лишенная растительности, — ни бровей, ни щетины на подбородке. Сквозь нее выпирали острые кости, делая лицо похожим на череп скелета. Множество шрамов — немые свидетельства драк и потасовок. Но не только. Януш заметил также протянувшийся вокруг лысой головы продольный шрам, явно оставленный хирургом. Несомненно, бомж перенес операцию по трепанации черепа.
— Так где именно в «Эммаусе»? — повторил он вопрос.
— Ну ты даешь! На бульваре Картонри в Одиннадцатом округе, вот где.
Он подлил себе вина и окунул в него второй круассан. Януш по-прежнему черкал в блокноте.
— Двадцать второго декабря меня замели за участие в драке.
— А, про это ты помнишь?
— Более или менее. А ты? Ты знаешь, что там в точности произошло?
— Ну, меня там не было, но потом мы с тобой один раз разговаривали. На тебя наехали ребята из Бугенвиля.
— Что такое Бугенвиль?
— Район Марселя, что ж еще? Неподалеку от Загона. Там тусуется местная банда. Полные отморозки. Беспредельщики.
Интересно, подумалось Янушу, как ему удалось вырваться живым из лап этих бандюг.
— А почему они на меня наехали? Грабануть хотели?
— Грабануть? Да чего у тебя было брать-то? Не, они хотели тебя мочкануть, это точно.
— Это я сам тебе так сказал?
— Да ты их боялся, чуть в штаны не наложил!
— А я говорил тебе, почему они хотят меня убить?
— He-а. Сказал только, что сваливаешь. Что к тебе вернулся свет. Что боги пишут свою историю. Ну, чего-то в этом роде. Ты всегда был с приветом, но иногда мог такое ляпнуть — хоть стой, хоть падай.
Свет. Что за свет? Связанный с его сном? И со сном Патрика Бонфиса? Или симптом диссоциативного бегства? Боги и их история. А это что? Намек на убийство с мифологическим подтекстом? В левой глазнице запульсировала боль.
— А куда я уехал, ты знаешь?
— Не, про это ты не говорил. Блин, да чего такое с тобой случилось-то?
— Сам не знаю.
Шампунь не стал настаивать. Боль в глазу у Януша усилилась, захватив весь лоб. Он уставился на воду и опоры акведука, надеясь, что созерцание мирного пейзажа принесет ему облегчение. Напрасные чаяния. Да и погода начала портиться. Море окрасилось в иссиня-черные тона. Серебристые волны обрушивались на берег с шумным звоном бьющегося стекла. Природа не только не исцелила его, но и сама заразилась его болью.