Пастораль с городскими мотивами
Шрифт:
— Это у Татьяны твоей с этим строго, — улыбнулся Игорь. — А я человек холостой, свободный. Да и отчитываться ни перед кем не обязан.
Колька отлично понял последний намек, засопел обиженно, и на завалинке на какое-то время опять воцарилось молчание. Но любопытство в итоге пересилило, и Колька вновь завел разговор на волнующую его тему:
— А сам-то что о ней думаешь?
— Нормальная девчонка. Только молодая очень, отсюда и все проблемы. Ветер в голове гуляет, все ей хочется показать, какая она крутая да умелая, чтоб все с ней считались. Смотрю на нее и сам себя лет этак семь-восемь назад вспоминаю. Тоже
— Симпатичная! Видел, какие ноги?
— Там и с ногами, и с мордашкой все в порядке.
Так за чем дело стало? Ежели все у вас сложится, еще глядишь — в столицу с молодой женой вернешься! А то сколько можно в бобылях ходить? У меня вон — уже двое двор топчут, коли Танька не передумает, в следующем году третьего сработаем. Или все королеву ждешь?
— Ох, Колька, да при чем здесь это? Если бы дело только в женитьбе да детях было! Или думаешь, в Москве с незамужними барышнями плохо? Да только свистни — вмиг столько невест налетит, что хоть бегством от них спасайся. Пойми, хочется ведь не просто семью завести, а половинку свою вторую отыскать. Чтоб жизнь не начиналась и не заканчивалась только воспитанием детишек.
— Так какого ж лешего тебе надо-то? — опешил Колька, тщетно пытаясь сообразить, о чем толкует ему приятель.
— Кстати, о Лешем. Как там он? Жив-здоров? — А то годы-то уже почтенные…
— Да что ему сделается! — послушно принял подачу Колька. — Мужик-то кремень! Седьмой десяток пошел, но любого молодого одной правой положит!
— Что, даже тебя? — пряча усмешку, поинтересовался Игорь.
— Ну, со мной, пожалуй, потягаться придется, да только что нам с Лешим делить-то? Ружьишко у меня есть, так я не браконьерствую. Да и видимся мы с ним не сказать, чтоб часто. Он все у себя на кордоне торчит, или на заимке. Ну, в сельпо, бывает, столкнемся. Пару раз он у меня «газон» просил по своим надобностям, подкормку там зверью завезти, стройматериалы из райцентра забросить — дал, конечно. Да вот и все, собственно!
— Взрывов не слышно было?
— Бог миловал. В прошлом году почти по зиме мальцы нашли фугас, так Леший его от греха подальше подорвал. И все.
— Странно. Сколько об этом думаю — все равно в голове не укладывается. Война ведь больше полувека назад закончилась. А эхо ее до сих пор нас настигает.
— Ну дык! Тут же такие бои шли, даже представить страшно. Все кровью полито, да железом сдобрено. И то счастье, что народ заново тут освоился, пусть на костях — а начал жить! Иначе бы так и осталась мертвой земля. Только звери бы и водились.
— Да уж…
Приятели вновь замолчали, думая о своем.
— Кстати, а это правда, что к Ангелине в дом залезли?
. — А ты-то откуда об этом знаешь? — удивленно повел бровями Игорь.
— Да так, слыхал краешком уха, — уклончиво ответил Колька. — Собака лает — ветер носит.
— Как думаешь, кто б это мог быть?
— Да по всему получается, что некому. Свои в чужой дом не полезут. А чужим тут взяться неоткуда, иначе бы бабки наши уже всем растрезвонили о гостях.
— И все-таки факт остается фактом: какой-то мужик, причем явно не хилого телосложения, побывал у Лины в гостях. И что-то у нее искал, весь дом вверх тормашками поставил.
— Вот даже как! А ты уверен, что мужик один был?
— Коль,
— Ну, сам-то я ничего такого не видел. Но бабка Фрося говорит, что с Макарычева огорода двое черных мужиков драпали в овраг. Сам понимаешь, Фросе веры особой нет, ей с возрастом всякое чудиться начало, да и зрение уже не то, что раньше, но все равно.
— Что-то чем дальше, тем больше мне это не нравится, — нахмурился Игорь. — Может, это из райцентра залетные пожаловали? Ох, темное дело.
— Кто ж его знает, может, и из райцентра… Открылась дверь, и на пороге появилась раскрасневшаяся от кухонного жара Татьяна.
— Ну, мужики, все готово! Идите есть! Хватит воздух коптить!
Колька быстро притушил сигару, бережно припрятал остаток в щель между досками:
— Ну, пойдем, что ли. И в самом деле, пора бы уж встречу сполоснуть. А то такие серьезные разговоры и на сухую!
— Не годится! — улыбнулся в ответ Игорь и поднялся с завалинки вслед за другом.
Герман окончательно перестал понимать, что происходит вокруг. Откровенно говоря, он уже начал путаться, сколько времени прошло с момента его похищения: сутки, двое или целая неделя. Прошлой ночью его то прятали в багажник, то доставали обратно, а потом просто забыли вынуть, и он так и уснул, неловко свернувшись калачиком в опостылевшей и тесной тюрьме. Потом его снова куда-то везли по разбитым дорогам, и он проснулся, больно ударившись головой о днище на очередном ухабе. Снаружи, наверное, уже был рассвет, но определить, так ли это, Герман не мог. В багажник вновь налетела пыль, и, чтобы не дышать ею, Герман как мог натянул на лицо воротник пижамы.
Сегодня его без лишних разговоров выволокли из машины и, дав пинка, втолкнули в какое-то странное строение, по виду напоминающее старую водонапорную башню. Когда снаружи смолк шум, Герман попытался открыть дверь. Бесполезно. Он так и думал. Наверное, подперли чем-то тяжелым.
С беспощадной обреченностью Герман понимал: ему конец. Вряд ли эти бандиты позволят ему остаться в живых после того, что он уже перенес по их милости. Вернее, по милости Гельки.
В душе Германа поднялась волна ненависти, сами собой сжались в кулаки руки. Вот уж кого точно стоило бы запихать в этот мерзкий багажник! Маленькая сволочь! Если только ему суждено будет пройти через этот ад и выжить, он покажет этой гадине, где раки зимуют! А лучше — пускай ее найдут те, кто ее ищет! У этих ребят она так запоет, что мало не покажется! Да они ее!..
Глаза Германа мечтательно заволоклись, когда он представил, что именно могут сделать с Гелькой разыскивающие ее бандиты. Даже дрожать перестал, хотя в водонапорной башне было довольно прохладно и веяло сыростью…
Немного успокоившись и сообразив, что ничего страшного не случилось, две женщины — маленькая и постарше — с удивлением принялись рассматривать друг друга. Чувствуя себя донельзя глупо — еще бы, ребенка напугала! — Гелька стащила с головы шапочку для душа и сняла перчатки. Машка, широко раскрыв глаза, следила за ее манипуляциями, а потом спросила: