Пастух Земли
Шрифт:
Вскоре вернулся воин с блюдом, на котором был, видимо, кусочек уже разделанного барана. Жрец скормил огню и его.
В конце ясны Аиряша подал священнику другую чашу, из которой тот плеснул в огонь немного жидкости со словами:
— Пусть Хаома священный свершает возлиянье!
Бхулаку этот ритуал, хоть именно такой он раньше никогда не видел, напомнил многие другие, похожие, которые совершались на огромном пространстве мира, где он наблюдал их, или принимал в них участие, или даже совершал сам.
После богослужения в лагере начали готовить ужин, и вскоре Бхулака позвали к большому костру. Он получил
Его охватила сытая истома, он прилёг, опираясь на локоть, с наслаждением вдыхая запахи дыма, степных цветов и сырой земли, слушая неторопливую беседу сотрапезников, потрескивание дров в костре и крики ночных птиц.
— Расскажи же нам свою историю, Шупан, — глубокий сильный голос Заратахша перекрыл все остальные звуки.
Бхулак знал, что этого не избежать. Несмотря на своё расслабленное состояние, он замечал бросаемые на него любопытные, а то и недоверчивые взгляды.
— Конечно, святой отец, — ответил он, вновь принимая вертикальное положение. — Я, как уже сказал тебе, лагашский купец, торгую с Эламом. Мы с собратьями везли туда сушёные финики, оливковое масло и ткани из Сиппара — в Эламе мы собирались продать всё это и закупить медную руду, а, если повезет, то и немного лазурита. В одном из селений по пути я познакомился с чужеземцем, который сказал мне, что может доставить меня в место, где лазурита очень много и он дёшев — если я брошу своих попутчиков и товары. Я сначала не поверил ему, но он показал мне прекрасные крупные синие камни, лучше которых я никогда не видел. Меня обуяла жадность, и я согласился, рассудив, что, если и правда привезу домой много таких камней, то многократно возмещу потерю своего масла и фиников, которые оставлю в караване. Потому, взяв с собой лишь оружие и средства, чтобы расплатиться за лазурит, я ночью пришёл в условленное место…
Как и рассчитывал Бхулак, простодушных степняков история захватила — разговоры стихли, все у костра заинтересованно слушали его.
— Но, когда я пришел, чужестранец, раньше казавшийся старцем долгих лет, вдруг обратился в прекрасного сияющего юношу. Он охватил меня руками, и больше я ничего не помню — до тех пор, пока не очутился здесь и не встретился с Аиряшей. А юноша тот пропал, и я так и не знаю, кем он был — возможно, одним из ануннаков, которых вы называете даэва. Не знаю я, и чего он хотел от меня, и зачем сюда принёс, и что мне делать дальше… Вот и вся моя история.
Вокруг костра раздались изумлённые возгласы, но Бхулак чувствовал, что по большей части его рассказ был принят — эти люди воспитаны были на подобных легендах, и для них такие случаи вовсе не невероятны, хоть и удивительны. Кроме того, в его рассказе фигурировал лазурит, одна из самых ценных вещей в этом мире, и желание заполучить его было вполне понятно всем.
— Какая удивительная история, — проговорил Заратахша, глядя на Бхулака сверкающими от бликов огня глазами. — Наверное, кто-то из даэвов обратил на тебя внимание и решил провести через некое испытание. Но берегись — их расположение опасно так же, как и гнев…
— Я буду помнить об этом, святой отец, — склонил голову Бхулак.
Он так и не понял, поверил ли жрец его рассказу, но чувствовал, что человек это весьма проницательный и с ним следует быть крайне осторожным.
— Мы едем в великий город Маргу, где и правда много лазурита, который доставляют туда с восточных гор, — продолжал священник. — Может быть, туда тебя и хотел отправить твой даэва… Поезжай с нами!
— Я сам хотел просить тебя об этом, славный Заратахша, — ответил Бхулак. — Средств заплатить за это путешествие у меня хватит…
Жрец сделал жест отрицания.
— Доброе дело — это дело ашавана, праведных, оно заключает награду само в себе. Мне не нужно твоё золото.
Бхулак поклонился в знак благодарности, про себя отметив, однако, что, похоже, жрец осведомлён о содержимом его мешка.
— Не поведаешь ли и ты мне о цели вашего пути, — попросил он Заратахшу.
— Я имею слово господина моего могучего Веретрагны к владыкам страны Маргуш, — отвечал тот. — Оно касается очень важных для нашего народа дел.
— Не смею просить тебя рассказать больше, — скоромно проговорил Бхулак.
— Почему же, — пожал плечами жрец. — Слухи о нашем положении разнеслись уже очень далеко, разве что до ваших краёв ещё не добрались. Если хочешь, я поведаю тебе о наших бедах.
— Конечно, святой отец, мне очень хочется узнать об этом, — закивал Бхулак.
— Итак, — начал Заратахша, — испокон веков мой народ вольно жил в Аирйанэм-Ваэджа. Мы делимся сейчас на много племён и царств, но все мы родичи, похоже говорим, живём и служим богам. Бывало раньше, случается и до сих пор, что мы сражаемся между собой, и даже довольно жестоко, но потом всегда договариваемся и миримся, как и подобает людям одного корня. Так мы жили долго, в спокойствии и довольстве. Но в годы моего прадеда началась долгая засуха, реки и другие источники пересыхали, землю опустошали ужасные пылевые бури, скот не находил травы и падал, люди голодали. Надо думать, мы чем-то прогневили Небо, которое велело матери Харахвати пресечь благие потоки, жизнь дарящие…
«Да, небо тут и правда виновато», — подумал Бхулак.
Поводырь давно рассказал ему, что всеобщая засуха, грянувшая сто лет назад, связана с повреждениями, который нанёс миру снаряд, погубивший Содом. Бхулак уже наблюдал бесчисленные беды, наставшие вследствие этого: падение Та-Кемет, запустение Ханаана и Двуречья. Выходит, каменный Улликумми простёр своё смертельное дыхание и на эти края…
— До сей поры Небеса не простили нас — чреда засушливых голодных лет продолжается, — говорил Заратахша. — Некоторые, вроде бы, проходят легче, и люди начинают радоваться, что гнев богов угас. Но в следующем году солнце палит ещё сильнее, и земля всё больше теряет жизненные соки.
Жрец на минуту замолк, молчали и собравшиеся вокруг костра воины — видимо, все они погрузились сейчас в горькие воспоминания.
— Я слышал, что к западу от нашего царства в степи вообще почти не осталось людей, — продолжил священник. — К северо-востоку, в Стране Городов, пока полегче. А вот у нас всё хуже и хуже. Мы бы выдержали эту напасть и дождались хороших времён, но ведь беда одна не приходит…
Собравшиеся стали ещё мрачнее, Бхулак почти физически ощутил их сгущающийся гнев. И — страх.