Дочка на пляже отца зарывает в песок,Зыбко и смутно ему, словно семени в грядке;Что-то лепечет лукавый над ним голосок,Смугло мелькают лодыжки, ладошки, лопатки.Веки смежил он и в небо глядит сквозь прищур,Пятки вперед протянул – фараон фараоном.Девочка, став на колени, как жрица Хетсур,Руки к нему простирает с глубоким поклоном.Мечет в них дроты свои обжигающий Ра;Тысячи лет не кончается эта игра.Вот пододвинулась туча, и тень задрожала…Где ж тонкорукая? Краба смотреть убежала.
Крымская бабочка
У вечности всегда сухой закон.Но каплет, каплет жизни самогон,Переполняя пифосы и фляги.И – времени послушные волы –Вытягивают на берег валыТяжелые возы горчащей влаги.Не трезв, не пьян, брожу я целый день.Тень-тень, мне каплет на уши, тень-тень.А за холмом прибрежным, в травном зное,Мне бабочка ударилась в лицо:Да это же, ей-богу, письмецоС оказией!.. А вот еще другое!Замри, я говорю,
замри, присядь!Дай мне судеб известье прочитать,Куда ты снова ускользаешь к шуту?Чего ты хочешь, не понять никак:То вверх, то вниз крылом, то так, то сяк,И тыща перемен в одну минуту.Так кто из нас хлебнул: я или ты?Помедли, воплощенье суеты,Не мельтеши, дай разобрать хоть строчку, –Пока шуршит маслина на ветруИ за пригорком – к худу ли, к добру –Прибой на нас с тобою катит бочку.Не трепещи: ведь я тебя не съем.Не торопись к татарнику в гаремМелькать в кругу муслиновых созданий.О Мнемозина! восемнадцать летТому назад ты родилась на свет:Прекрасный возраст для воспоминаний!Они мелькают, вьются… Как тут быть?Чтоб их понять, их надобно убить!Но чем злодействовать, не лучше ль выпить?Ого! какой сверкающий глоток:В нем Иппокрены жгучий холодок,И страшный Стикс, и будничная Припять.Да, нас поила общая струя,Я бражник твой, капустница моя,И капля есть еще в кувшине нашем.Пусть нам Хайям на дудке подсвиститИ подбренчит на арфе царь Давид –Давай кадриль несбывшегося спляшем!Закружимся над солнечной горой,Где вьется мотыльков беспечный рой,Над серою иглою обелиска,Над парочкой, уснувшей под кустом,Над грузовым, грохочущим мостом,Над Самаркандом и над Сан-Франциско;Закружимся над мертвенной луной(Ее обратной, скрытой стороной),Над горсткой угольков в кромешной яме,Над догмами, над домиком в Москве,Где русский йог стоит на головеИ смотрит в вечность трезвыми глазами.
Памятник
Я оглянулся и увидел вдруг:Все люди заняты одним и тем же –Выделываньем мыльных пузырей.У каждого прохожего – тростинка,В которую он дует, отстранясьОт суматохи уличной и локотьРевниво оттопыря. ПузыриСрываются, толкаются, танцуютИ, разлетаясь, наполняют воздухНеслышным звоном. Этих тянет вдаль,А тех к земле. (Бывают и такие,Что могут ногу отдавить, как гиря!)Иные – не легки, не тяжелы –В срединном воздухе, роясь, толкутсяСреди себе подобных пузырьков.А если глянуть сверху – жизнь кипитИ пенится как чаша!«Мир – пузырь», –Сказал философ Бэкон. Кто-то тамВ незримую соломинку, незримый,Усердно дует. Для чего все ширеИ все опасней раздвигает онМерцающую сферу? Зря смеютсяНад комиксами. Этих человечковС растянутыми пузырьками реплик,Прилепленных ко рту, мне жаль. СловаБессмысленны – но выдыханье уст,В которое они заключены,Священней фараонова картуша.И если ставить памятник поэту,То, верно, не с пергаментом в руках,Как у того, кто ночью из друкарниБежал от разъяренных москвичей,Чтоб сеять, где подальше, не со шляпой,Не с шашкой и не с гаечным ключом,А с бронзовой тростинкою у губ,С надутыми щеками, и пускайСтоял бы он в углу, как виноватый,Отворотясь от улицы, а рядомЛежал десяток мыльных пузырей,Составленных, как ядра, в пирамиду.И непременно чтоб неподалекуПоилка с газированной водой…
«Приди, Мадонна, озари мой мрак!»Влюбленных красноречье беспощадно.Она, как лист, дрожит в его руках,Как губка, клятвы впитывает жадно.А Донну дорог лишь разлуки миг –Тот миг, что рассекает мир подобноЛанцету: он любимый видит ликСквозь линзу слез – так близко и подробно.Он разжимает, как Лаокоон,Тиски любви, узлы тоски сплетенной:И сыплются в расщелину временГробы и троны, арки и колонны.И целый миг, угрюмо отстранен,Перед находом риторского ражаОн, как сомнамбула иль астроном,Не может оторваться от пейзажаПланеты бледной. Он в уме чертитПлан проповеди: «О, молчи, ни вздоха;Не плачь – не смей!» – Увы, он не щадитВ ней слабости… А между тем дурехаГлядит, глядит, не понимая слов,Как будто в зеркало волны глядится,И растворяется, как бред веков,В струях его печальных валедикций…
2
«Озари нашу тьму, Госпожа» (лат.) – надпись на портрете Джона Донна в образе влюбленного, погруженного в сумрак меланхолии.
2. Спящая
The blisses of her dream so pure and deep.
John Keats
Во сне она так безмятежна! БудтоТам, в этом сне, поверила кому-то,Что будет мир ее красой спасен.Отвеяна от ложа скорбь и смута,Покоем и лавандой пахнет сон.Во сне она так беззащитна! ТочноЛесной зверек бездомный, в час полночныйУснувший на поляне в темноте, –Или птенец на веточке непрочнойВ дырявом можжевеловом кусте.Не просыпайся! Этот сон глубокийПокрыл все недомолвки и упреки,Как снег апрельский – слякотную муть;Ты спишь – и спит дракон тысячеокийДневных забот. Как ровно дышит грудьПод кисеей! Не все ль теперь едино –Назвать тебя Психеей, МаделинойИли соседкой милой? – Все равно;Когда ты – луч, струящийся в окно,И неумолчный шелест тополиный.Пусть блики от витражного окнаВ цвет крови или красного винаС размаху мне забрызгают рубаху, –Но этот воздух не подвластен страху,И пурпура сильней голубизна.Позволь и мне с тобою затворитьсяВ
сон переливчатый, как перловица:Не смерть в нем, а избыток бытия.Не бойся! Спи, жемчужина моя,Нам этот сон уже навеки снится.
3. Танцующая девушка
How can we know the dancer from the dance?
W.B. Yeats
Трещит цивилизации уклад,Куда ни глянешь – трещины и щели;Меж строчек новостей клубится ад,И сами буквы будто озверели.А ты танцуешь, убегая в сад,Под музыку невидимой свирели.Дракон, чтоб укусить себя за хвост,Взметает пыль нелепыми прыжками;Герои выбегают на помост,Кривляются и дрыгают ногами.А ты, как этот купол, полный звезд,Кружишься – и колеблешься, как пламя.Я помню ночь… Не ты ль меня во тьмуВела плясать на берег, в полнолунье?Не ты ль меня, к восторгу моему,Безумила, жестокая плясунья?Твоих даров тяжелую сумуСнесет ли память, старая горбунья?О скорбь моя таинственная! СтольБеспечная и ветреная с виду!Какую затанцовываешь боль?Какую ты беду или обидуРуками хочешь развести? Позволь,К тебе на помощь я уже не выйду.Ты и сама управишься. Пляши,Как пляшет семечко ольхи в полете!Я буду лишь смотреть, как хорошиДвиженья бедер в быстром развороте.Что зренье? – осязание души,А осязанье – это зренье плоти,Подслеповатой к старости. ПокаТы пляшешь, – как плясала без покроваПеред очами дряхлого царькаДщерь Иудеи, – я утешен снова:Ведь танец твой, по мненью Дурака,С лихвою стоит головы Святого.
«Если сон …»
Если сон –подобие смертизначитпробужденье – рожденьеа мое беззаботное утровоспоминаньео радостном детствеЯ бываю самим собоюлишь одно мгновение в суткис каждым днемоно наступаетна четыре секунды позжеВечерами –о, вечерамина тебя я гляжу все печальнейсловно чуюсмерть моя близкоПриходи же с дарами святымис утешающимтихим словомдай мне губ твоихпричаститьсяв них надеждана воскрешенье
Дерево Перебора
…А это значит, что решив и выбрав,Ты перед выбором предстанешь сноваИ потому на много тонких фибровВетвится ствол желания любого.Нет, ты не пыль в стихийном произволе,Ты сознаешь, что средь густого бораСлучайностей есть Древо Перебора,В котором – торжество свободной воли.Оно же, впрочем, Древо УниженьяСвободной Воли, ибо так и этакТвое желанье терпит пораженьеНа каждом перепутье гибких веток.Так или этак – лучшей половиныЛишается, стезю свою сужая,И каждый миг, как язычок змеиный,Раздвоенностью безысходной жалит.О, если бы не мыслию растечься –Не только мыслью, волком или птицей, –Всей полнотою жизни человечьей,Все дрожью жил совпасть и наложиться,Чтоб испытать все то, что недоступно,Недостижимо, чуждо, беззаконно,Изведать все развилки, сучья, дуплаИ все плоды вкусить от этой кроны!Есть сладкая в Эдеме сикомора,Есть темный кедр над пропастью Эрева.Но только это Древо ПеребораИ есть познанья истинное Древо.
Начало романа
В необъятной стране за могучей рекой,Где шесть месяцев падает снег,Жил один маслосмазочный и прицепной,Крупноблочный, пропиточный и тормозной,Противозамерзающий и выносной,Сверхурочный один человек.Жил он с личной своей многожильной женой,Очень ноской, нервущейся и раздвижной,Гарантийно-ремонтной и чисто льняной,Не снимаемой без пассатиж;И однажды родился у них нарезной,Безбилетный, сверхплановый и скоростной,Акустический и полупереносной,Двухпрограммный печальный малыш.Над его головой не светила звезда,Осеняло его только знамя труда,И шумели отравленные провода,И шуршала над крышей его лебеда,И стучал по ушам барабан.Он учился прилежно – скользить и сквозить,Коли надо – и мордой об стол тормозить…Если это начало, позвольте спросить:Чем же кончится этот роман?
REPUBLIQUE DE OUVA POSTE AERIENNE
Он мне достался, как счастливый сон!Подарок дружественной нам вдовы,Был с дачи, из-под Клина, привезенАльбомчик старый с марками Увы.Я ничего не ведал об Уве,Я марки взял в постель – и перед сномСмотрел на профиль горный в синевеИ самолетик с точкой под крылом.И вдруг увидел: точечка растет,Растет – и превратилась в парашют!..И вот уже на землю стал пилот,И отстегнулся, и, достав лоскутИз куртки, вытер с подбородка грязь.Вокруг дымилась жухлая трава.Он оглядел пейзаж не торопясьИ мне сказал: «Республика УваЛежит на берегах реки Увы,Которая, увы, давно мертва,И нет там ни халвы, ни пахлавы,Ни славы, ни любви, ни божества.Ни ярко разрисованных цветов,Ни рамочки, ни зубчиков над ней,Ни этих мощно дышащих китов,Ни этих вольно скачущих коней.Не слышно на деревьях райских птах,И не гуляют розовые львы, –Лишь зайцы ходят в шляпах и плащахПо улицам республики Увы.Лишь, оседлав свинью или козла,Гарцуют всадники без головы –Свидетели неведомого зла –По улицам республики Увы.Лишь во дворце харит и аонид,За хвост подвешенная к потолку,Селедка крутобедрая виситИ каждый час кричит свое ку-ку».Он сплюнул и сказал: «Я все сказал.Отдай же брату младшему альбом!»И вдаль побрел, и вскоре точкой стал,Исчезнувшей на фоне голубом.Сгустилась постепенно синеваИ проступили звезды над тропой, –Когда с холма спустились три волхва,И каждый вел верблюда за собой.