Пастырь из спецназа
Шрифт:
Долгие два часа Костя пытался установить, что происходит, и в конце концов взял у Веры анализ крови и отправил все в ту же комнату в конце коридора, в которой не так давно приходил в себя отец Василий.
– Ты ведь понимаешь, что я по правилам должен отправить ее в область? – спросил Костя.
– Но ты ведь этого не сделаешь? – вопросом на вопрос ответил священник.
– Конечно же, нет. Если ты выкарабкался, то и у нее есть шанс. Тем более что она не так опасна…
– Я бы не назвал ее неопасной… – покачал головой отец Василий.
– Ты
– Слушай, Костя, ты должен с этим что-то сделать, – серьезно потребовал священник. – Ты же врач! Ты клятву Гиппократа давал! И ты прекрасно знаешь, чьих рук это дело!
– Ничего я не знаю! – с раздражением откликнулся главврач. – Твои анализы вообще ничего не показали. Ее – еще неизвестно, что покажут. Да если и покажут? Ты думаешь, Медведев даст этому делу ход? Глубоко сомневаюсь…
А назавтра отца Василия вызвали в ментовку.
– Тут к нам заявление поступило, – явно не зная, как и подступиться к этой теме, начал Скобцов, исполняющий обязанности начальника ГУВД.
– Говорите, я слушаю, – спокойно кивнул отец Василий.
– Некая гражданка утверждает, что вы покушались на изнасилование Веры Ивановны Холодковой… Вам знакомо это имя?
– Вера? – оторопел священник. – Разумеется, знакомо. А что, она разве подала заявление? – задал он самый дурацкий, наверное, вопрос, какой мог придумать.
– Наше законодательство признает право любого гражданина Федерации заявить о любом известном ему правонарушении… – пояснил Скобцов.
– Чушь какая! – возмутился священник.
– Почему чушь? – хмыкнул Скобцов. – Не чушь, а как раз нормальное гражданское право.
– Я не про это! – отмахнулся отец Василий. – Я про изнасилование!
– Так вы что, признаете сам факт? – побледнел Скобцов.
– Упаси господь! – сразу перепугался священник. – И в мыслях этого не держите!
Они проговорили два часа. Понятно, что Скобцов имени заявительницы не раскрыл, но, слава господу, ему хватило ума не пытаться сразу же, не расследовав все обстоятельства дела, повесить на православного священника это дикое преступление. В свою очередь отец Василий не стал скрывать своих мыслей и яростно выложил Скобцову почти все, что думает об организаторах этой грязной инсинуации.
Но кое о чем священник благоразумно умолчал. Он заподозрил, что заявление подоспело в ментовку как раз к моменту замышлявшегося на него покушения. Те, кто все это придумал, явно рассчитывали, что сведения о покушении, будет оно удачным или нет, где-то да просочатся. И тогда у этой дикой выходки Веры появлялся мотив, и неважно, что она сама потом по этому поводу скажет.
Скобцов слушал, морщился, кривил губы, тер лицо руками, но слушал. И только в самом конце произнес фразу, которая объясняла очень многое:
– Не знаю, не знаю, батюшка… мне по поводу «Детей Духа» никто указаний не давал. – И, поняв, какую глупость только что ляпнул, залился краской.
– Очень признателен за откровенность, – ядовито откликнулся священник. – А теперь разрешите откланяться… Мне к повечерию готовиться надо.
Скобцов, все еще красный от стыда, с готовностью кивнул: только бы избавиться от свидетеля своего служебного позора.
Вера отошла на второй день. Она совершенно не помнила, что с ней произошло в тот вечер, и только жаловалась на головную боль и навязчивые мысли о самоубийстве.
– Я не хочу умирать. Ты мне веришь, Костя? – говорила она. – Но эти мысли постоянно прокручиваются в голове, словно кто-то нашептывает…
Костя сокрушенно качал головой: он уже не был уверен, что справится с этой проблемой сам, а отправлять свою знакомую в областную больницу не хотел.
– Нет, Корзинкину я бы ее доверил, – называл он священнику фамилию умершего недавно известного на всю область психиатра. – А этому новому… не знаю… не хочу рисковать. Пусть лучше у меня отлежится…
С того дня отец Василий окончательно потерял покой. То, что костолицему удалось подключить к исполнению своих гнусных планов такого близкого ему человека, приводило его в полную растерянность. Священник довел себя до того, что вскоре ему стало казаться, что за ним постоянно кто-нибудь наблюдает! Как-то уж больно подозрительно смотрела на него торговка семечками на углу; слишком внимательно – дворник у супермаркета, а стоило священнику неожиданно оглянуться, и он обязательно обнаруживал на себе чей-нибудь испытующий или оценивающий взгляд. Он уже и не знал, что думать: то ли половина Усть-Кудеяра принялась активно работать на костолицего, то ли у него самого начались конкретные глюки…
Они с Алексием так и не прекращали ночные дежурства в нижнем храме: диакон – четыре дня в неделю, священник – три, но никто больше не заявлялся. И если бы отец Василий не понимал, что это лишь временная передышка, он бы давно прекратил эту странную «охоту за тенью». Но он понимал, с кем имеет дело. Зная повадку костолицего, можно было смело предсказать: однажды что-то начав, этот решительный, целенаправленный человек ни за что не остановится и рано или поздно себя проявит – стремительно и беспощадно.
Когда в храм зашел тот самый лысый мужичок, что задирал сектантов на празднике, отец Василий как раз собрался идти в больницу – навещать Веру и еще четырех своих прихожанок. Священник скользнул взглядом по лысому задире, узнал его и приветливо кивнул: мужик вызвал в нем самые теплые чувства. Лысый как-то нерешительно переступил с ноги на ногу, но, как только отец Василий хотел миновать его, неожиданно цепко ухватил священника за рукав.