Пастырь из спецназа
Шрифт:
Обе машины уже давно уехали, а отец Василий и костолицый так и сидели в снегу один напротив другого. Явная опасность, которую они только что пережили вместе, сблизила их, и оба это чувствовали. – Ты зачем врал? – не глядя костолицему в глаза, спросил отец Василий.
– Ты радуйся, что жив остался, – совершенно так же не глядя священнику в глаза, ответил костолицый.
– Каждый день за это господа благодарю, – без тени иронии сказал отец Василий, как вдруг его осенило: – Так это что – твои дружки были?
– Можно и так сказать, – усмехнулся костолицый.
– Неласково они с тобой обошлись.
– Дорожки наши разбежались… в разные стороны, – встал наконец со снега костолицый и, чтобы согреться, сделал несколько резких движений руками. – Эх! Испортил ты мне, поп, всю малину! Вот они где у меня были бы, если б не ты! – сжал он кулак.
– Ты своих друзей тоже не жалуешь, как я посмотрю, – покачал головой священник.
– А! Какие они друзья?! Кидалы они, а не друзья! – с болью произнес костолицый. – И главное, только хотел им счет выставить, а тут ты! Принесла тебя нелегкая…
– Ладно, извини, что помешал… я думал, ты стрелять будешь, – признал свой промах священник. – Как тогда, в меня…
– Когда это я в тебя стрелял? – оторопел костолицый.
– На охоте, вот когда! Думаешь, я не понял, кто БТР поджег?
– Я?! БТР?! – выпучил глаза костолицый и раскатисто захохотал. – Ну, ты даешь, поп! Ну, ты и выдал!
Священник озадаченно принялся ковырять снег тонкой березовой хворостиной. Похоже, что костолицый был абсолютно искренен в своем изумлении, но тогда возникал следующий вопрос: «Если не он, то кто? И если охотились не на священника, то на кого?»
– И в голове такой ерунды не держи, поп, – отсмеявшись, выдохнул костолицый. – Я, может, и грешник, но убивать без нужды никого не стану. Мне бы только мое вернуть, а все остальное пусть горит синим пламенем! – И без всякого перехода спросил: – Вмазать хочешь?
Предложение было совершенно внезапным, но костолицый сказал это настолько просто и безо всяких подтекстов, что священник на миг растерялся. Строить из себя бог весть кого не хотелось, а никакого зла, если честно, он давно на костолицего не держал.
– Не откажусь, – огладил наконец начавшую отрастать бороду отец Василий: до Великого поста время еще было…
– Тогда пошли…
Костолицый провел его чуть в сторону, но только когда он вытащил из сугроба и развязал армейский вещмешок, священник понял, почему при обыске у сектанта вообще ничего не нашли. Все было спрятано здесь: и широкий охотничий нож, и газовый пистолет, и спички, и тушенка, а главное, фляга со спиртом.
Торопиться им было некуда, и отец Василий наломал сухих березовых веток и в пять минут соорудил прямо на снегу небольшой симпатичный костерок.
– Это дело, – похвалил его костолицый. – Я и сам не люблю на ходу…
Он открыл и поставил на огонь две банки с тушенкой, вытащил из целлофанового пакета и обтер две ложки бог весть как оказавшейся у него чистой салфеткой, достал стопочки и аккуратно налил обе доверху.
– Держи, поп, – протянул он священнику одну.
– Премного благодарен, – кивнул отец Василий.
Тихо потрескивали в костре ветки, изредка стреляя маленькими продолговатыми угольками, обтаивал и оседал вокруг кострища снег… Минута за минутой крепчал мороз, но спирт и тушенка делали свое дело, и обоим было тепло и уютно.
– Так эти твои «друзья» что – тоже «Дети Духа»? – поинтересовался отец Василий.
– Даже не знаю, как и сказать, – усмехнулся костолицый.
– Как есть, так и скажи.
– Это верхушка.
– И как же они тебя кинули? – поинтересовался священник.
– Обыкновенно… Договаривались об одном, а теперь вроде как другое выходит…
– И ты решил отомстить?
– Упаси бог! – замахал костолицый руками. – Мне мое вернуть, а больше ничего и не надо.
– Деньги?
– А что еще, поп? Сам посуди: что еще, кроме денег, имеет смысл отвоевывать?
– Кому что. Душу. Судьбу. Жизнь, например…
– Моя душа как была моей, так моей и останется, а жизнь и судьбу я сам себе делаю. – Костолицый подкинул веток в костер. – Этого у меня никто не отберет. Лучше давай еще по одной…
– Нет, Борис, – принимая рюмку, покачал головой священник. – Все не так. И если ты думаешь, что все эти устроенные тобой массовые психозы пройдут тебе даром, ты ошибаешься. На небесах все записано.
– Ой, не надо, поп! – отмахнулся костолицый. – Не надо меня пугать – я не маленький! Можно подумать, ваша церковь никогда этим не грешила! И ничего! Вы, значит, у боженьки в любимчиках так и будете ходить, а мне – расплата? А вот шиш тебе!
– Каждый за свое ответит, Боря, – вздохнул священник. – А до срока кто скажет, что сам без греха?..
– Вот за это давай и выпьем! – рассмеялся костолицый. – Чтобы каждый, значит, за свое ответил!
Они пили стопку за стопкой, закусывая тушенкой и жгучими лепестками уже начавшей подмерзать луковицы, и священник начал испытывать странное, доселе не изведанное чувство. С одной стороны, костолицый так и оставался чужаком – малопонятным, порой циничным, но с другой… он уже не только не видел в костолицем врага; этот сильный и целеустремленный человек начал вызывать в нем и теплые чувства…
Они так и не согласились в главном, но в остальном оказались удивительно похожи… И здесь, у костра разница между ними могла бы показаться вообще несущественной, если бы священник не помнил: только эта самая разница с банальным наименованием «Вера в господа» и спасла его, как человека… Костолицему еще только предстояло созреть до принятия той простой и великой истины, что бог любит человека – свое лучшее, свое главное творение, и отвергающий эту великую любовь отвергает и самого себя, сотворенного им.