Пастырь из спецназа
Шрифт:
Даже в почти полной темноте было видно: это костолицый. Он тяжело, прерывисто дышал, глаза были закрыты, нос заострился, как у умирающего, но это был он!
– Боря! – позвал его отец Василий. – Это я, Мишка! Боря! Ты меня слышишь?!
Костолицый молчал.
Священник подхватил Бориса, перекинул его через плечо и побежал назад, к выходу. Теперь все зависело от его скорости.
Он благополучно проскочил коридор кухни, лишь во дворе встретившись с парнишкой в майке и камуфляжных штанах. Тот выносил помои. Отец Василий притормозил, но, услышав раздающиеся со стороны караулки громкие крики, понял, что запертые им охранники уже на свободе и времени просто нет. И тогда он повернулся и, тяжело дыша, побежал вперед, как можно дальше отсюда.
Там, сзади, раздавались гортанные крики, ухнула и с шипением взвилась осветительная ракета, но преследователи безнадежно проигрывали. Потому что буквально через пятьдесят шагов отец Василий свернул с тропинки и побежал по рыхлому, нетоптаному снегу. Конечно, здесь было не в пример тяжелее, но он знал, что делает: ночью заметить уходящую от тропы цепочку следов не так-то просто.
Никогда раньше он так не жалел о том, что мало занимается спортом! Священник запыхался, моментально взмок, а отвыкшие от физических нагрузок ноги уже через две сотни метров налились чугунной тяжестью. Но времени жалеть себя не было, и вскоре он уже подбегал к высоченному зеленому забору.
– А-вы-у-а-вы-а… – промычал костолицый.
– Сейчас, Боря, сейчас, – ответил священник и, собрав все свои силы, поднял Бориса как можно выше и перевесил через забор.
Отец Василий убедился, что тот не свалится, подпрыгнул, подтянулся и со стоном перевалил на ту сторону. Теперь надо было стаскивать костолицего.
Бывший сектант, кажется, понемногу начал приходить в себя, но пока еще помощник из него был никакой – длинные конечности двигались неслаженно, голова не держалась, и даже язык не слушался.
– Я-а-у-у… – твердил он. – Я-а-у-у…
– Подожди, Боря, подожди, – пытался успокоить его священник. – Потом расскажешь.
Он снова перекинул костолицего через плечо, побежал вперед и остановился, только когда лес начал постепенно сходить на нет, а прямо перед ним показалось русло мелкой степной речушки. Нужно было перебираться на тот берег, но сил больше не было. Священник опустил костолицего на снег и на подгибающихся ногах спустился к реке.
Речушка была довольно быстрая. И, видимо, именно поэтому лед смог удержаться только по краям, у самых берегов. Священник, осторожно ступая по льду, подошел к самой воде и зачерпнул немного ладонью. Вода была холодная, чистая и необыкновенно вкусная.
– Я скоро умру… – услышал он за спиной и обернулся.
Борис стоял на четвереньках прямо у ног отца Василия, и ему было очень плохо.
– Не хочу умирать, – тихо, но внятно произнес он.
– Ты не умрешь, – зачем-то пообещал священник и присел, чтоб быть с Борисом на одном уровне.
– Ты не понял, – мотнул головой тот. – Я не хочу умирать так… Ты можешь меня покрестить?
Отец Василий сглотнул. Он не мог поверить, что это правда.
– Конечно, – тихо произнес он и понял, что плачет. Слезы медленно сбегали по щекам и прятались в черной, густой бороде.
– Покрести меня, – заплетающимся языком попросил костолицый. – Я устал.
«Господи! – мысленно произнес священник. – Спасибо тебе! Хоть у смертного одра этот грешник осознал твое величие».
Где-то вдалеке рычали моторы и раздавались голоса, но теперь, когда Боря сам попросил этого, на погоню можно было не обращать внимания. Какая разница, что будет с ними, если он успеет приобщить ко Христу еще одну человеческую душу…
Священник подхватил Бориса под мышки, оттащил в сторонку и начал быстро раздевать. Он знал, что, если охранники появятся, он еще успеет столкнуть Борьку в воду, как есть, в одежде и надеялся, что успеет и совершить обряд. Но пока парней в камуфляже поблизости не было, а значит, все следует сделать по правилам. И лишь аккуратно раздев Борьку, он разделся и разулся сам и потащил крещаемого к реке.
Вода обожгла. Оказавшись в ледяных струях, костолицый даже невольно вскрикнул – такой холодной она ему показалась. Отец Василий сглотнул: он знал эту особую чувствительность умирающих к холоду. А значит, следовало поторопиться.
– Боря, – сказал он. – Сейчас я совершу над тобой великое таинство нашей православной церкви. Ты слышишь?
– Да, – мотнул головой Борис.
– Посредством крещения ты будешь очищен от грехов прошлой жизни. Понимаешь ли ты меня?
Костолицый кивнул. Пора было начинать.
– Отрекаешься ли от сатаны? – строго спросил отец Василий.
– Отрекаюсь, – тихо произнес костолицый.
– Обещаешься ли Христу?
– Обещаюсь.
Отец Василий вел костолицего этап за этапом. Он произнес великую ектению, освятил воду, в которой они стояли, и в отсутствие елея троекратно погрузил бывшего богохульника и богоотступника в ледяные струи.
– Крещается раб божий Борис во имя Отца, аминь, и Сына, аминь, и Святого Духа, аминь, – быстро произнес он, вытащил его из воды, дал отдышаться и снова погрузил с головой.
Он трижды опускал его в воду с головой и трижды прочитал нужные слова, а потом снял с себя большой серебряный нательный крест и повесил на шею Борису. И вдруг физически, всем своим существом почувствовал, как происходит что-то совсем необычное, что-то такое, чего он не встречал за все два года работы в приходе. Борис начал распрямляться. Так, словно это не его только что трясло от смертельного холода, так, словно это не его голова только что бессмысленно моталась из стороны в сторону, а язык заплетался.
Священник вгляделся: Борькины глаза были ясны и осмысленны. И тогда он наклонил его голову к себе, стараясь преодолеть стук зубов, с трудом откусил прядь волос и быстренько потащил на берег, на ходу произнося слова сугубой ектении и отпуст. Обряд был завершен.
Борис оделся сам. Они оба одевались одновременно, словно наперегонки – настыли страшно.
– Что д-делать б-будем? – внятно спросил Борис.
– Б-бежать, я д-думаю, – откликнулся священник. – К-как евреи п-по п-пустыне!