Пастырь из спецназа
Шрифт:
– Что случилось? – подошел к ним священник.
– Не пускают нас на рабочее место, батюшка, – с вызовом уперев руки в бока, сказала большая полная женщина в заляпанном синей краской белом халате.
– А почему?
– Больной сбежал…
– Как сбежал?! – Отец Василий сразу понял, о ком речь, но поверить в это не мог.
– Как-как! Наручники с себя снял, охранников своих через трубу отопления вместе сцепил, пистолетики отнял – и бегом!
«Пистолеты отнял? – удивился отец Василий. – Круто ты, Боря, видать, испугался!»
– Как бы не застрелил кого, – сокрушенно покачал он головой.
– Не застрелит, – хмыкнула женщина. – Он их охране кинул, и поминай как звали!
– Ты бы поменьше болтала, Наталья! – недружелюбно одернула болтушку суровая сухая старушенция.
– А чего? – весело повернулась к ней Наталья. – Он же священник! Никому не скажет. Верно, батюшка?
Священник с готовностью кивнул, повернулся и пошел домой.
Его ничуть не удивил побег костолицего. Отец Василий прекрасно помнил его невероятную мужицкую мощь; даже он сам не мог ни разу одолеть Бориса… если не считать той схватки в темном коридоре. Что могли два молоденьких милиционера против этого матерого мужика? Да ничего!
Учитывая эти странные смерти в изоляторе, священник был вынужден еще раз признать: у Бориса были основания опасаться. Да, скорее всего, Батю и его парней отравили. Возможно, подложили что-то в миску для еды, а парни были голодные… вряд ли обратили внимание на странный привкус. Но все равно, тогда у этого Хозяина действительно длинные руки.
Подкупить охранников, скорее всего и подложивших отраву, наверное, относительно просто; намного сложнее другое – добиться их доверия. То, что менты сделают для рекомендованных – пусть и за деньги, они ни за что не станут делать для совсем незнакомых людей. Место стоит куда дороже.
Он пришел домой, поговорил с Ольгой, затем долго стоял и смотрел, как, уцепившись ручонками за полную грудь, обедает маленький Мишка, затем сходил в сарай и выпустил погулять Стрелку, снова вернулся в дом… и понял, что смертельно хочет в храм. Он не мог уже жить простой жизнью обычного мирянина, он не мог не слышать запах ладана и обгорающего воска, он не мог долго быть вне этих высоких, гулких стен – не мог, и все!
– Пойду я, Олюшка… – обнял он жену.
– Конечно, иди, – повернулась к нему жена. – А то измаялся уже весь. Рясу я тебе приготовила; в шифоньере висит… смазал бы ты, Миша, петли – скрипят, аж терпеть невозможно, и Мишка маленький может проснуться…
Вот за это отец Василий обожал свою жену больше всего. Еще в семинарии им много и упорно говорили о важности правильного выбора супруги. «Не каждая женщина из мира может стать хорошей женой священнослужителя, – предупреждали юных семинаристов. – И дело не только в искусах мирской жизни или нежелании придерживаться постов. Супруга священнослужителя обязана помогать своему мужу во всех его делах: готовить завтрак в три часа утра, следить за чистотой одежды, встречать и провожать во всякое время дня и ночи. И очень трудно придется тому из вас, кто возьмет за себя жену ленивую, жадную, глупую и недобродетельную. Потому что тогда всякая тяжесть покажется вам вдвойне…»
И чем дольше жил отец Василий с Олюшкой, тем лучше понимал, как ему повезло. Он горячо любил ее, но не скрывал от себя того очевидного факта, что, не помогай она ему во всем, любая тяжесть и впрямь казалась бы вдвойне тяжелее…
Он вернулся из храма к половине двенадцатого ночи, тихий и умиротворенный. «Ничего эти врачи не знают, – думал он. – Разве есть что важнее для здоровья, чем духовная наполненность жизни? Нет ничего важнее…» Он подошел к переминающейся с ноги на ногу в ожидании его Стрелке, обнял ее за шею и повел кобылу в сарай.
– Ну, как ты тут без меня? – ласково спросил он. – Погуляла?
Стрелка изогнула шею и коснулась его щеки теплыми, слюнявыми губами.
– О-о! Опять ты за свое! – засмеялся он. – Отставить поцелуйчики, кому сказал! Тебя хоть покормили?
– Ее не покормишь! – отозвалась вышедшая на крыльцо Ольга. – Как же! Нашел обиженную! Она уже полуторную порцию сегодня получила.
– А вот баловать нас не надо, – хлопнул кобылу по лоснящемуся крупу священник. – А то придется импортные колготки для похудания покупать!
Ольга прыснула и хотела было вернуться в дом, но вдруг что-то вспомнила и задержалась.
– Тебе из области звонили. Завтра в Доме знаний конференция, так тебя там ждут с докладом. – Каким докладом? – оторопел священник. – Что за конференция такая?
– Ой! Да я на память и не скажу. Я там записала. Что-то вроде «Молодежь и духовность», кажется, так…
Священник крякнул и, хлопнув Стрелку по крупу, решительно повел ее в сарай.
Два-три раза в год ему приходилось участвовать в подобном насквозь лживом лицедействе. То губернатор захочет погромче заявить о себе перед выборами, то еще какая-нибудь персона вздумает покрасоваться, но все сводилось к одному: власть имущие строили перед телекамерами озабоченные лица, говорили о наболевшем и даже что-то обещали, а по ходу дела хозяйски хлопали нервных, всклокоченных правозащитников и экологов по сгорбленным спинам и щупали своих и чужих секретарш за бюсты и тренированные упругие зады. И каждая такая конференция заканчивалась грандиозной попойкой где-нибудь в ресторане «Волга» или, на худой конец, на пароходе «Николай Чернышевский». Видел бы Николай Гаврилович все это распутство…
«Никуда не поеду! – решил священник. – Надоело!» И в этот самый миг зазвонил телефон. Он поднял трубку и уже через пять минут выслушивания потока сентенций понял, что да, конечно же, поедет. И речь произнесет, и спину под хозяйские похлопывания этой сволочи подставлять будет. Потому что с собственным духовным начальством не поспоришь.
– Кто звонил? – почуяв упавшее настроение мужа, спросила Ольга.
– Из области. Архиерей приехал… настаивает на пламенном обращении к нашей молодежи.
– Поедешь?
– Придется. Утреню отслужу и вперед…
– Не переживай. У тебя все получится, – тихо сказала жена.
Священник вздохнул. Он и сам знал, что все его недовольство испарится сразу же, как только он сядет обдумывать речь. Потому что, какие бы цели ни преследовала светская власть, его задач это не отменяло. И, как бы ни опошляли слово «духовность» все эти пенкосниматели, какой замыленный, заерзанный и перевранный смысл в него ни вкладывали бы, он должен постараться, чтобы люди ощутили его древнее, первозданное значение: чувствование духа божьего и, в меру этого чувствования, соответствие ему.