Пасынки фортуны
Шрифт:
— Верно ли, что там волков больше, чем людей, и они даже в дома заходят?
— А правда ли, что там нормального люда вовсе нет, одни уголовники?
— Кать! То брешут иль верно, будто дома там из костей человечьих строят? И людоедов полно вокруг?
— А солнце там бывает? Слышали, ровно на Колыме тепла вовсе нет!
И только один старик, войдя в избу, перекрестился на образа. И, достав из кошелки краюху хлеба, сказал дрожащим голосом:
— С возвращеньем тебя, Катерина! Прими от меня хлеб наш! Пусть никогда не будет голодно
Сельчане словно опомнились, разбежались по домам. Понести сало, картошку, лук, капусту. Кто что мог.
Соседка бабка Прасковья двух кур приволокла:
— В хозяйстве сгодится…
Шумно вбежали в дом братья, сестры. Смеялись и плакали. Разглядывали Катерину и Кузьму:
— Вы еще не спали? Отдохните с дороги! Хоть пару часов перехватите. Мы стол накроем. Отметим приезд, — спешила родня.
— Осваивайся, Кузьма! Привыкай. Пусть не хоромы, но это твой — ваш дом! Дай Бог здоровья, поставим новый. Большой и крепкий! Лишь бы не было беды! Будь хозяином и братом! — обнял Кузьму за плечо старший брат Катерины.
— Знаете, что я предлагаю: пусть они отдохнут. А мы во дворе управимся, чтоб не мешать, не будить до вечера, — вывела всех из дома младшая сестра.
Кузьма тут же лег спать. И, едва коснувшись подушки, захрапел на весь дом.
Катерина прилегла рядом, но так и не смогла заснуть. Она тихо встала, глянула в окно. Перед ним, раскинув ветви, роняла розовый цвет старая вишня. Ее совсем хрупким саженцем посадила Катерина в тот год, когда злая судьба вырвала девчонкой из отцовского дома.
Нет, не пощадила судьба и вишню. Лютые морозы сгорбили, искривили дерево. И на поределой кроне не цвет, седина облетает — обмороженная. Катерина смахнула слезу, улыбнулась дереву, словно успокоить хотела. И вдруг услышала за спиной пронзительный крик Кузьмы:
— Капеллан, падла! Отвали! Замокрю паскуду! Как пидера размажу! Клянусь волей! — и через минуту, всхлипывая просил: — Чубчик, кент, прости…
Огрызку снились колымские сны. Черные, холодные, как полярная ночь без конца и края. Катерина уже не пугалась. Сама, как говорил Кузьма, кричала во сне. Значит, Колыма не просто в памяти, в крови остается. У всех, кто был знаком с нею не понаслышке.
— Здравствуйте! — внезапно отворилась дверь. И молодой парень, перешагнув порог, подал Катерине руку: — Будем знакомы. Я — Юрий, племянник ваш. Услышал о вашем приезде. Решил заглянуть, познакомиться лично, — присел к столу, разглядывая Катерину в упор: — И сколько ж лет вы просидели на Колыме? — спросил любопытно.
— Шестнадцать, — вздохнув, ответила женщина.
— Ого! — присвистнул парень и поинтересовался: — За что посадили вас?
— Да ни за что! — отмахнулась баба.
— У нас ни за что не сажают. Я законы знаю. Катерина смотрела на него, не веря в услышанное.
Показать реабилитацию, документы, но к чему?.. О чем с ним спорить? И сказала тихо, не ему, себе:
—
Старый Аскер не сразу понял, как это произошло. И лишь на больничной койке вспомнил события минувшей ночи. Стараясь не забыть даже мелочей, тихо рассказывал следователю:
— Сторожем при магазине нашем я уже двадцать лет работаю. Сменить меня как-то хотели. На более здорового мужика. А я уперся. Пенсия пенсией, но работать надо, покуда жив. Хоть перед людьми не сидеть в старых пнях. Должность весу в их глазах прибавляла. Все же при деле. Работал. Оно и верно, что считали меня этой… формальностью. Воровства мы не знали никогда. Никто на наш магазин не зарился. Кто ж мог подумать?
— вздохнул старик.
Следователь сочувственно головой кивнул.
— Сам я знал, что на посту мне ни с кем разговаривать не положено. Но это по уставу. А тут… Ведь каждого человека в своем селе я знаю. С любым мог словом перекинуться. И ничего. А этот и верно. Чужой. Подошел ко мне культурно. Заговорил вежливо. С виду приличный человек. Одет по- городскому. Я и развесил уши. Оно и сам пойми, как не разговориться было, коль человек не пустое молол, а с делом подошел.
— С каким? — удивился Руслан Машуков.
— Все спрашивал, почем у нас в селе дома продаются? Кто продает, как жизнь в селе, что за люди? Сказал, что долго жил на севере. Работал там. Скопил денег и решил к себе на родину вернуться. Но в городе жить не хочет. С детства в селе жил. Хочет иметь свой дом, хозяйство. И я поверил. Рассказывал ему все как есть. Поверил, что серьезная затея у человека.
— А в какое время он подошел, этот собеседник?
— Да уже часов десять вечера было.
— А не объяснил, почему с таким разговором под ночь пришел?
— Чему ж удивляться? От нас до города рукой подать. Может, после работы, я тогда так подумал.
— А почему именно к вам обратился? — нахмурился следователь.
— Магазин наш на дороге стоит. С него село начинается. Меня он первого и приметил. А и советоваться по такому поводу со старым человеком нужно. Так я за него подумал. Кто ж мог предположить иное? — заморгал сторож часто.
— И что дальше?
— Я ему толковал про цены на дома. Как я их знаю. А тут слышу, вроде дверь магазина визгнула. Я вскочил и к ней хотел. Ружье наготове. Перепугался вдруг.
— А где вы разговаривали с тем человеком?
— На лавке, сбоку магазина. Там бабы обычно открытия магазина ждут. Судачат. Эту скамейку так и зовут — последние новости.
— Вы сами его туда позвали? — похолодел голос Машукова.
— Не помню. Может, и так. А скорее, само собой все получилось.
— Как вы его увидели? Откуда этот человек к вам подошел?
— Не приметил, откуда он вывернулся. Я около двери магазина сидел. А за разговором разве упомнишь, верно, сам на лавку его позвал. Он же и одет был не то, что я. На порожек не пригласишь.