Пасынок судьбы. Расплата
Шрифт:
После обеда, сердечно поблагодарив хозяйку, мы пошли осматривать дом.
Был он деревянным, сложенным из надежных дубовых брусьев. Три комнаты на первом этаже, здоровенная мансарда наверху, куда вела скрипучая деревянная лестница.
Стены, тщательно ошкуренные и проолифленные, словно светились изнутри приятным темно-коричневым, со светлыми прожилками, деревом. Здесь на удивление хорошо дышалось, и я впервые понял, какое это счастье – жить на природе, в своем, вот таком вот, просторном и чистом деревянном доме, не спеша заниматься хозяйством, вечерами
Я сказал об этом Борису, он улыбнулся и подмигнул мне:
– Созрел, значит!
– В смысле – созрел? – не понял я.
Борис повел меня вверх по лестнице, к себе, на мансарду, на ходу объясняя:
– Каждый человек, каждый русский человек, я имею в виду, с возрастом приходит к мысли, что лучше всего иметь свой, большой и светлый, дом где-то в пригороде, растить детишек, огородничать и писать мемуары!
Я засмеялся – писатель из меня никакой! Борис нахмурился:
– Зря смеешься, между прочим! Это не я придумал, это известная истина: про дом, про сына и про дерево!
– А про мемуары?
– Так какой же русский не хочет рассказать о своей жизни в старости? Кстати, вспомни Лену! Она же уехала из города в деревню, и не жалеет!
– Так она же художница!
– А что, по-твоему, художники – не люди? – Борис обиженно засопел.
– Да нет, люди, конечно, просто я хотел сказать, что ей для работы необходимо уединение и природа вокруг! – промямлил я, поглядывая на Бориса. А он, как-то сразу посерьезнел после упоминания о Лене, и задумчиво глядя в окно, сказал:
– Мы вот с тобой сейчас здесь, а она там одна… Обидеть может любая мразь! Эх, надо бы съездить, навестить…
«Ого!», – усмехнулся я про себя: «Не иначе, как стрела Амура! Интересная штука – жизнь! Ловили Судакова, а может статься, что Борис поймает в этой Богом забытой деревушке свое счастье!».
– А вот и моё обиталище! – Борис распахнул дверь, и мы вошли в мансарду.
Передо мною предстала огромная, длинной во весь дом, комната со скошенным потолком, такими же, что и внизу, деревянными стенами, с большой, явно саморубленной кроватью и широким столом темного дуба у окна в торце мансарды. Убранство дополняла пара книжных шкафов, боксерская груша, основательная обшарпанная, висевшая на стальном тросике, и множество полок, заполненных, так же, как и у Паганеля, археологическими находками.
Правда, Борис в основном интересовался древней керамикой – полки заполняли всякие горшки, кувшины, амфоры, фиалы, тарелки – целый посудный магазин!
Борис пододвинул мне гнутое, оплетенное лозой кресло, сам уселся на кровать, которая даже не скрипнула под искателем.
– Здесь курить можно? – спросил я.
– Форточку только открой! – ответил Борис, пододвинул ко мне керамическую пепельницу. Мы закурили, я все собирался с духом, не зная, как начать.
– Серега, признайся, ты же приехал не просто так? – вдруг осведомился Борис, стряхивая пепел.
– С чего ты взял?
– Да у тебя на лице написано! И потом, не обижайся, но мне кажется, что просто так ты бы ко мне в жизни не собрался!
Я кивнул:
– В общем, ты прав! Насчет «не собрался» не уверен, а на счет дела… Короче, так: я убил Судакова!
Борис выронил из пальцев окурок, ойкнул, подхватил его с ковровой дорожки на полу, сунул в пепельницу:
– Чего ты сделал?!
– Я убил Судакова…
Прошло минут сорок. На улице потемнело, начал накрапывать дождик, шумели деревья вокруг дома. Я рассказал Борису все наше путешествие, не упуская никаких подробностей. Все, кроме одного – я не упомянул о причастности ко всему этому Паганеля.
– Нет, ну надо же! Какая сволочь! – Борис бегал по комнате, размахивая руками: – Выходит, он следил за нами с того берега! Может быть, даже бывал в раскопе, днем, когда мы спали! И как завернул! «Оборудование метеорологическое надо вывезти!» Тьфу! Слушай, а этот водитель, ну, с которым ты ездил – он не расколется?
– Не должен… Он же взял деньги, вообще, он же понимает, что тоже повязан. Думаю, будет молчать. Ты лучше скажи, что с вашими находками делать? Они лежат у меня дома, и я ума не приложу, куда их девать!
– Так, а что же ты сразу не повез их к Паганелю?
– Понимаешь, Борис… – я замялся: – А нельзя обойтись… Ну, без Паганеля?
– Кинуть хочешь Максима Кузьмича?! – искатель сузил глаза, я заметил, как у него сжались кулаки. «Нет! Ну не может он так притворяться!», – подумал я, и решительно достал из кармана сложенный вчетверо «Договор №…»:
– На, читай! Это было в портфеле Судакова!
Борис несколько секунд пристально смотрел на меня, потом чертыхнулся и взял бумагу…
– Ну и что? – недоуменно спросил он через минуту, отложив договор.
– Подписи посмотри…
– А что подписи? Подписи как подписи: Гречников, Логинов… Как Логинов?! Паганель?! – Борис растеряно уставился на лист, словно не веря своим глазам, протер их рукой, потом повернулся ко мне. Я молча утвердительно кивнул.
Немая сцена затягивалась. Искатель отвернулся к окну и застыл, с хрустом разминая пальцы. Я встал, положил ему руку на плечо:
– Борис!
– А-а! Мать-перемать! – он резко повернулся, в глазах блеснули слезы. Борис одним прыжком оказался у груши и принялся ее дубасить руками и ногами, нанося такие удары, что достанься они человеку, у него отлетела бы голова!
Наконец, успокоившись, он повернулся ко мне:
– Поехали! Я своими руками сверну ему шею! Ублюдок! Какая сука! Гнида! Поехали, чего ты сидишь!?
– Погоди… Ты уверен, что мы с ним справимся? Если через его руки проходил такие деньжищи, я думаю, он позаботился об охране своей персоны!
– А мне плевать! Паганель! Кликуху-то себе придумал, как в насмешку! У-у, трупоед, гребёна плать! Ты едешь со мной или нет?!
– Да погоди ты! – я рассердился: – Что мы с ним сделаем? Убьем? Нас поймают – это ясно, как божий день! Как мы оправдаемся перед ментами?