Патология
Шрифт:
Мэрфи пошла чуть медленнее, и Петра приноровилась к ее шагам. Движение на бульваре было быстрым и шумным, и им пришлось лавировать, чтобы не столкнуться с рабочими, которые, вгрызаясь отбойными молотками в тротуар, устанавливали оранжево-белое заграждение.
Мэрфи посмотрела на их каски.
— У папы была такая же. Он работал на стройке после окончания морской службы. Затем завел собственный бизнес. В Калвер-Сити открыл магазин покрышек. Когда бизнес разладился, ему исполнилось шестьдесят пять, и он сказал, что с него хватит. Дома он по большей части смотрел телевизор.
— Вы очень точно запомнили, какие продукты взял преступник, — сказала Петра.
— Потому что это была моя еда. Я купила ее накануне. Отец предпочитал колбасу чоризо и жареный картофель. Он смеялся над моими пристрастиями. Называл мои продукты едой для кроликов.
Боль в ее глазах говорила о том, что между ней и отцом были не только диетические разногласия.
— Взяли вашу еду, — сказала Петра.
— Разве это имеет какое-то значение?
— Может, был человек, который хотел подобраться к вам через вашего отца?
— Нет, — сказала Мэрфи. — Не было такого человека. После развода все было спокойно. Мы с Дейвом остались в дружеских отношениях, постоянно общаемся.
— А дети у вас есть? Мэрфи покачала головой.
— Расскажите мне о звонке из кабельной компании. Почему вы думаете, что звонок был ложным?
— Утром, когда я уходила на работу, папа сказал мне, что кабельная компания пришлет кого-то для ремонтных работ.
— В какое время?
— После полудня, в начале вечера. Ну, вы знаете, точное время они никогда не называют, — сказала Мэрфи. — Отец в это время иногда дремал, поэтому он попросил, чтобы я разбудила его к семи часам.
— У вас были проблемы со связью?
— Нет, в том-то и дело, — подхватила Мэрфи. — Вероятно, что-то было не в порядке с соседними линиями.
— Он хотел, чтобы вы его разбудили, — напомнила Петра. — Значит, в это время вы были дома?
— Нет. Я позвонила в три и сказала отцу, что приду поздно. Он попросил меня позвонить еще раз.
— В семь?
— Да.
— Вы позвонили?
— Да, и он в это время уже не спал.
— Как ваш отец был настроен?
— Хорошо. Нормально.
— Затем вы вернулись на работу?
Мэрфи дотронулась пальцем до подбородка.
— Вообще-то, я ушла с работы рано. День был трудным, я моталась между Дейвом и Беллой. Поговорив с отцом, я села в машину и поехала к Белле. Мы поужинали и пошли в клуб, выпили немного. Танцевать нам не хотелось. Она просила, чтобы я поехала к ней, но я не была к этому готова, поэтому она отправилась домой, а я к отцу. Вошла в дом и почувствовала запах бекона и яиц. Это показалось мне странным. Так поздно отец никогда не ел. Обычно он выпивал стакан-другой пива, иногда с чипсами, пока смотрел телевизор, но горячую пищу в такой час не ел. Если он поздно съедал что-нибудь тяжелое, у него начиналось несварение.
Мария остановилась. Глаза ее наполнились слезами.
— Вспоминать до сих пор тяжело.
— Извините, что вызвала вас на этот разговор.
— Последнее время я не думала об отце. Мне следует чаще его вспоминать.
Мэрфи вытащила из кармана платок, промокнула глаза, высморкалась.
Когда они снова пошли, Петра продолжила:
— Итак, кто-то приготовил яичницу.
— Такую еду готовят на завтрак, — сказала Мэрфи. — И это еще одна странность. Отец был очень дисциплинированным человеком — бывший моряк, он привык к порядку. Папа четко знал, какую пищу следует есть утром. Во время ланча он ел бутерброды, а на ужин готовил основное блюдо.
— Вы не верите, что он приготовил себе ту еду?
— Яичницу-болтунью? — спросила Мария. — Он ее терпеть не мог. Ел или глазунью, или крутые яйца.
Она расплакалась, прибавила шаг, почти побежала. Петра нагнала ее. Мэрфи всплеснула руками и сжала губы, стараясь сдержать рыдания.
— Мэм…
— Мозги, — всхлипнула Мэрфи. — Они лежали на тарелке. Вместе с яйцами. Лежали поверх яиц. Словно кто-то посыпал сверху тертым сыром. Серым, розовым… может, повернем назад? Мне пора на работу.
Вернувшись в больницу, Петра спросила, не вспомнит ли Мария чего-нибудь еще.
— Нет, — сказала Мэрфи и повернулась, чтобы идти. Петра дотронулась до ее руки. Рука была крепкой и мускулистой. Мария напряглась.
Посмотрела на пальцы Петры на своем рукаве. Петра поспешно ее отпустила.
— Еще один вопрос, мэм. Вашего отца убили 28 июня. Имеет ли это число какое-нибудь значение для вас или для членов вашей семьи?
— Почему вы спрашиваете?
— Просто проверка.
— 28 июня, — тихо повторила Мэрфи. — Единственное значение — убийство папы. — Она опустила плечи. — Этот день скоро наступит. Годовщина. Думаю, надо сходить на кладбище. Я не часто туда хожу, надо бы почаще.
Интересная женщина. В день убийства отца она испытала сильнейший стресс. Старик не проявлял к ней теплых чувств, напротив. С отцом у нее никогда не было близости. Дочь нарушила жизненные принципы бывшего моряка, оскорбила его в лучших чувствах.
Обстановка в доме, должно быть, была напряженная.
Судя по твердой, словно железо, руке, Мэрфи была сильной женщиной. Ей ничего не стоило схватить кусок трубы и ударить по старому черепу.
В доме пропала еда Мэрфи. Здоровая пища, над которой смеялся старик.
Вероятно, последнее время отец сильно над ней издевался. Выбрасывал на глазах дочери-лесбиянки ее вегетарианские припасы, вот она и не удержалась.
Петре приходилось встречать людей, убивавших за гораздо меньшие прегрешения.
Она въехала на стоянку возле участка, посидела, пытаясь выстроить связную картину.