Патриарх Никон
Шрифт:
XIV
СОЛОВКИ
В 1429 году инок Савватий, ища спасения в подвижничестве, переплыл на ладье на остров в Белом море, водрузил там крест и поставил уединённую келью.
Несколько лет спустя св. Зосима привлёк сюда иноков, устроил общежительство, соорудил церковь Преображения.
Святая жизнь этой обители, пребывание и смерть в ней знаменитого московского иерея Сильвестра и могила митрополита всей Руси Филиппа сделали его знаменитейшим духовным местом на Руси.
Благочестивые мечты отца Никиты были давно уже обращены туда, и там-то, в богатейшем её книгохранилище, хотелось ему окончательно образовать свой ум, чтобы
Притом на Соловецкий монастырь были обращены тогда глаза всей России и оттуда вернее всего были надежды разнести свет духовного просвещения.
Но как добраться туда?
Отец Никита пошёл в Новгород в надежде найти там промышленников, имеющих связь с Архангельском.
Надежды его оправдались. В Новгороде он нанялся простым рабочим к одному купцу, ведшему соляную торговлю с севером России и отправлявшему на промыслы своего приказчика.
После многих странствований они прибыли в Архангельск, и, чтобы отделаться от приказчика, отец Никита отдал всё своё жалованье какому-то заезжему туда работнику, который охотно согласился вместо него возвратиться обратно в Новгород.
Сам же отец Никита, воспользовавшись отходом судна с богомольцами в Соловки, отъехал туда.
При приближении же к Соловецким островам стал он расспрашивать о них шкипера, и тот ответил:
— Всех-то их здесь шесть, да наибольший, Соловки, имеет 25 вёрст в длину да 16 в ширину. Два из них называются Муксальскими, а два Заячьими, а шестой большой, что поменьше Соловок, то Анжерский. На последнем подвижничал первый Елиазар-схимник, подвижничал он на самой-то вершине горы, что посреди озера, которую и назвал Голгофораспятскою.
Неизъяснимым религиозным восторгом наполнилось сердце отца Никиты, когда глазам их представилась св. обитель Соловок.
Её твердыни, и величественно возвышающиеся купола церкви, и монастырь, утопающий в зелени кедров и елей, а на другой стороне, в пятивёрстном расстоянии через пролив, Анжерский пустынный скит, напоминающий человеку, что можно и в уединении совершать великие дела, — всё это сильно подействовало на воображение молодого человека [10] .
— Вот где истинное благочестие; вот где истинное подвижничество, — подумал он. — Вдали от мира, от суеты человек может в созерцании жить и вызывать из них великие сокровищницы духа и благодати...
10
Скит на горе возник лишь сто лет спустя после Никона, а именно в 1712 году, — там водрузил крест схимник Иисус, а потом он приступил к постройке деревянной церкви; каменные же сооружения возникли там лишь в 1830 г.
Но когда он вступил на землю Соловок, он был поражён. Митрополит Филипп, когда был игуменом, средствами одного монастыря очистил лес, проложил дороги, осушил болота каналами, и завёл оленей, домашний скот, рыбные ловли, соляные варницы. А там, вдали, между мускальскими островами, клокочет водопадом пролив, и в узком его месте св. Филипп перекинул мост для перехода оленей и скота с одного острова на другой.
Услышав обо всём этом, Иван Грозный одарил монастырь драгоценными сосудами, жемчугами, богатыми тканями, землями, деревнями; помогал Филиппу деньгами в строении каменных церквей, пристаней, гостиниц, плотин.
Всё это рассказывал ему старый монах, встретивший их на пристани и поведший их к мощам святых Савватия и Зосимы.
Благоговейно поклонился отец Никита мощам св. угодников, но над могилами иерея Сильвестра и митрополита Филиппа он долго стоял и проливал обильные слёзы, в особенности над последним.
Так прошёл почти весь день, а после вечерни встретивший его монах повёл его в гостиницу; здесь накормили его и других богомольцев, и старик монах после вечери отвёл ему келию.
Отец Никита жаждал узнать многое, и поэтому он обратился к нему с следующими словами:
— Отец Пармен, если не устал ты, посиди со мною и побеседуем.
Отец Пармен обрадовался, как обыкновенно радуются люди, живущие в отдалении от света: они всегда рады всякому приезжему, чтобы поболтать и услышать новости.
Усевшись на скамьях у стола, они при свете лампады, висевшей у иконы св. Савватия и Зосимы, повели беседу.
Отец Пармен расспрашивал о новостях новгородских и московских, а отец Никита жаждал узнать что-нибудь о последних минутах митрополита Филиппа.
Отец Пармен много лет жил в монастыре, и потому он мог даже знать о сподвижниках митрополита.
Монах удовлетворил его любопытство.
— Ты уже знаешь, — говорил он, — что благолепие этого монастыря и его богатство приобретены преподобным Филиппом, когда он был здесь игуменом. Сын боярский, именитого рода Колычова, он в юности возненавидел мир и удалился сюда. Подвигами добродетели, любви и трудолюбия он снискал любовь братии и возведён в игумены. Слава о нём дошла до Москвы, и царь Иван Грозный стал одаривать его и монастырь. Но вдруг получается грамота — игумен вызван для совета духовного в Москву. Отслужив литургию, преподобный причастил всю братию, перецеловался со всеми и со слезами покинул обитель. На Москве царь встретил его с большими почестями, посадил с собою обедать и после трапезы самолично, без собора, провозгласил его митрополитом всея Руси. Филипп отказывался и требовал уничтожения опричнины. Царь разгневался и прогнал его от себя, но прислал к нему архиереев, чтобы они уговорили его принять паству. Преподобный согласился и сказал тогда: «Да будет что угодно государю и церковным пастырям». Написали грамоту, в которой сказано, что митрополит дал слово архиепископам и епископам не вступаться в опричнину государеву. Несмотря на это, митрополит при первой же архиерейской службе сказал слово, полное любви к правде и ненависти к неправде. Первые дни и месяцы протекли в мире, в надеждах для столицы. Затихли жалобы на кромешников: чудовище издремало, и преподобный стал на Москве строить церковь святых Савватия и Зосимы. Тишь предвещала бурю. На Москве жил старец, боярин Фёдоров, муж доблестный, знаменитый, старых обычаев, украшенный воинскою славою. Опричники его оклеветали, что он хочет свергнуть царя с престола и властвовать в России. Призвал Иван к себе Фёдорова, надел на него царскую одежду и венец, посадил его на трон, дал ему державу в руку, снял с себя шапку, низко поклонился и сказал: «Здрав буди, великий царь земли русския! Се приял ты от меня честь, тобою желаемую! Но, имея власть сделать тебя царём, могу и низвергнуть с престола!» Сказав это, ударил его в сердце ножом. Опричники дорезали его и потом жену его Марию. Затем пошла гулять опричнина: зарезаны и четвертованы князья Булгаков, Ряповский, три Ростовских, Щенятев и Пронский. Многих убивали в приказах или когда они шли в церковь. Бояре и народ умоляли митрополита заступиться за них, и тот дал слово не щадить своей жизни для спасения людей. Вскоре представился случай. Царь явился в одно воскресенье в собор, окружённый боярами и опричниками. Преподобный Филипп обратился к нему со словом: описывая все ужасы, совершаемые им в государстве, он напомнил ему о суде Божием. Иван затрепетал от гнева, ударил жезлом о камень и зашипел голосом страшным: «Чернец! Я излишне щадил вас, мятежников, отныне буду, каковым меня нарицаете», — и вышел с угрозою. На другой день были новые казни.
— А летом, — продолжал уж отец Никита, — пишут очевидцы, в полночь любимцы Ивановы — князь Вяземский, Малюта Скуратов и Василий Грязный с опричниками ворвались и вломились в домы ко многим знатным людям, дьякам и купцам, взяли их жён, известных красотою, и вывезли из города. Светом сам царь, окружённый кромешниками, выехал за город. На первом ночлеге ему представили жён: он избрал некоторых для себя, других уступил любимцам. На другой день он велел развезти их по домам — многие из них со стыда и страха или убились, или умерли. Но рассказывай дальше, отец Пармен, о преподобном Филиппе.