Patrida
Шрифт:
Микаэл с аристократической тщательностью орудовал ножом и вилкой и при этом не сводил с него недоброжелательного взгляда. «Ревнует», — подумал Артур.
Поппи сварила и подала в чашках пенистый кофе «капучино». К кофе был нарезан домашний пирог, начинённый свежей клубникой.
Они начали говорить о каком-то отеле, какой-то ферме.
Артур поблагодарил всех и поднялся к себе.
Он достал из сумки папку с бумагами, решительно подошёл к шведскому секретеру. Нужно было начать работать, не терять ни дня. Он знал: если находишься в процессе работы,
Хотел откинуть крышку секретера. Она не поддавалась. Секретер был заперт.
С папкой в руках вышел на свою открытую терраску, только подсел к столику, как в комнату вошла Лючия, позвала:
— Надо идти прощаться. Они уезжают.
— Действительно надо? — спросил Артур, возвращаясь с террасы. — Хотел попробовать заниматься.
— Потом! — она забрала из его рук папку, положила на тахту. — Не сердитесь. Они мне как отец и мама.
Стояла перед ним в строгом синем костюме, а лицо было по–детски просящее, такое доверчивое, что стало видно, какой она была в юности.
Они сошли в гостиную, потом ещё одной мраморной лестницей спустились к выходу.
Микаэл, одетый в куртку и вязаную шапочку с помпоном, помогал бабушке и дедушке устанавливать пустые корзины в багажник чёрного «форда».
Поппи тотчас подбежала к Артуру, поднялась на цыпочки, поцеловала в лоб, что-то произнесла по–гречески, показывая на шоссе.
— Приглашают в гости, — перевела Лючия.
— Эвхаристо, — поклонился Артур. Вдруг страшно ему стало оставаться с Лючией наедине. «Даже мальчишки не будет», — подумал он и шагнул к Микаэлу, протянул ему руку.
Мальчик секунду смотрел на неё, хлопая белесыми ресницами, затем пошарил в кармане своей куртки, подал на раскрытой ладони два прозрачных стеклянных шарика с голубым отливом.
— Браво! — сказала Лючия.
Старик Филипп, прежде чем сесть за руль, дружески похлопал Артура по плечу, тихо сказал:
— Sir! Luchia is a good woman. [67]
Через раскрытые сетчатые ворота Артур вышел вслед за машиной на край шоссе, помахал на прощанье рукой.
Сразу за лентой асфальта в мягкой дымке зеленели предгорья. Дальше плавно поднимались холмы, горы.
67
Сэр! Лючия — хорошая женщина (англ.).
— В какую сторону город? — спросил он, когда пошли назад к вилле.
— Направо, — сказала Лючия, закрывая за ним ворота. — Вам надо в дом Михайлопулоса? Что-то забыли взять?
— Он иногда звонит из Пирея. Ещё могут звонить из Москвы. Будут беспокоиться. И Фанасис с женой. Заходит Мария — та старая женщина. Кстати, вы с ней знакомы?
— Нет. Кто у вас там, в Москве? Почему здесь один?
— Один, потому что один.
Высоко над крышей виллы он увидел белую тарелку телевизионной антенны.
— Ваш телевизор принимает Россию?
— Да, — она впустила его
Артур почувствовал себя в ловушке, спросил:
— А как же они вошли в дом, Филипп и Поппи?
— Имеют ключи сами. Я одна. Всё может быть, Когда зима, приезжают два раза каждый месяц.
— А летом? — он поднимался за ней по лестнице. снова видел перед собой струение очень длинных, чуть полноватых ног.
На площадке второго этажа Лючия обернулась:
— Вы могли бы жить в этом доме всегда. Без проблем. Но нельзя так смотреть. Если так смотреть — не смогу быть как хочу, как хочу одеваться. Не смогу быть свободна. Ну, пер фаворе, Артурос! Пожалуйста! Так на русском?
Он кивнул, побрёл к своей комнате, открыл дверь. Лючия догнала его, взяла сзади за плечи.
— Не надо быть грустным. Как мать и сын. Иначе всё станет плохо. И вы это тоже должны понимать. Если Филипп и Поппи видели вас тут — весь остров узнает. Пусть! Сделайте звонки всем. И в Россию. Дайте мой номер. И — без проблем. — Лючия развернула его к себе лицом. Или ещё есть проблемы?
— Хотел работать за секретером. А он заперт.
— О! Простите. Вчера было поздно. Забыла, давно закрыт. Идём. Дам ключ.
Лючия ввела его в свой кабинет, достала из ящика письменного стола связку ключей, сняла один из них, протянула.
— И ещё. Можно вечером смотреть новости из России?
— Можете. Хотя — не советую. — Она стояла, опершись узкой ладонью о стол. В солнечном луче сверкал бриллиант в кольце на её пальце. — Сейчас буду смотреть бумаги, что привёз Филипп. В два часа спускайтесь обедать.
Дальневосточный берег обрывается скалой. С неё бьёт водопад, ручьём впадает в океан. Дальше — Америка.
Стою под скалой на узкой полоске галечного пляжа. Подсёк закидушку, вырвал из волн прибоя серебряную в бархатно–чёрных пятнах кумжу— здоровенную лососёвую рыбину.
Она срывается с крючка, плюхается прямо в ручей. Секунду лежит неподвижно. Затем мощно разворачивается не в сторону океана, а в сторону скалы и вдруг по ручью, по струям водопада устремляется вверх, вертикально вверх.
Смотрю, как сверкающим штопором ввинчивается в падающие струи её тело.
Из огромного океана инстинкт гонит в родную реку. Ей нужно обязательно войти в неё против течения. Чтоб выметать икру и умереть именно в родной реке.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Не работалось. Он закрыл полукруглую крышку секретера, запер его, оставив ключ в замке.
Всё, что больше всего любил Артур Крамер, — солнце, опять встающее над безмятежной гладью моря, пролёт чаек, пронизанная золотым светом комната — всё давало редкостную возможность спокойно заниматься делом.