Патрик Кензи
Шрифт:
Согласно газетной информации, Джея держали под арестом в камерах предварительного заключения городской полиции Брадентона до заявления о поручительстве, которое должно быть подано не позднее сегодняшнего дня.
— Что значит весь этот бред? — воскликнула Энджи, когда мы съехали с моста и пунцовые краски заката потемнели.
— Об этом нам надо будет спросить Джея.
Выглядел он ужасно.
В темно-русых волосах его появилась седина, которой раньше я не замечал, а мешки под глазами так вздулись,
— Неужто же это передо мной Патрик Кензи, а не Джимми Баффет?
Еще в дверях Джей улыбнулся мне слабой улыбкой. Он вошел в комнату для посещений за плексигласовую перегородку и поднял трубку телефона.
— Не узнать меня, да?
— Ты прямо почернел. Не думал, что твоя кельтская бледность может обернуться таким загаром.
— Вообще-то, — сказал я, — это просто косметика.
— Цена поручительства — сотня косарей, — сказал он, усаживаясь в своей клетке напротив моей, и, примостив телефонную трубку между подбородком и плечом, достаточно широким, чтоб такое было возможно, закурил. — Это вместо платы в миллион долларов. Поручителем выступит парень по имени Сидни Меррием.
— С каких это пор ты куришь?
— С недавних.
— Большинство в твоем возрасте бросает, а ты начал.
Он подмигнул мне:
— Никогда не был рабом моды.
— Сотня косарей, — сказал я.
Он кивнул позевывая:
— Пять — пятнадцать — семь.
— Что-что? — сказал я.
— Двенадцатая ячейка сейфа.
— Где? — спросил я.
— Боб Дилан в Сент-Пите, — сказал Джей.
— Что?
— Вдумайся в то, что я говорю, Патрик, и найдешь ключ.
Он покосился через плечо на тоненького, но мускулистого охранника с ромбовидными глазками.
— Альбомы, — сказал Джей. — Не песни.
— Понял, — сказал я, хотя ничего еще не понял. Но Джею я доверял.
— Значит, они тебя послали, — сказал он и невесело усмехнулся.
— Кого же еще? — сказал я.
— Ага. Разумное решение. — Он откинулся на спинку стула, и резкий дневной свет от лампы на потолке еще явственнее высветил то, как он похудел с нашей последней с ним встречи за два месяца перед тем. Лицо его приобрело сходство с черепом.
Он наклонился вперед:
— Вызволи меня отсюда, дружок.
— Постараюсь.
— Сегодня. А завтра мы пойдем на собачьи бега.
— Да?
— Да. Знаешь, я ставил пятьдесят баксов на роскошного грейхаунда.
— А, ну да, — сказал я, хотя вид у меня, должно быть, опять был несколько озадаченный.
Он улыбнулся растрескавшимися от жары губами.
— Я на это рассчитываю. Помнишь, прекрасные оттиски с эстампов Матисса, которые мы видели с тобой когда-то в Вашингтоне? Они ведь долго не продержатся, уплывут.
Мне понадобилось секунд тридцать пристально вглядываться в его лицо, прежде чем я понял.
— До скорой встречи, — сказал я.
— Сегодня вечером, Патрик.
Энджи вела машину обратно по мосту, а я изучал купленную на бензоколонке карту.
— Значит, он не надеется на свои отпечатки? — сказала Энджи.
— Да. Однажды он сказал мне, что, работая в ФБР, обзавелся чужим паспортом. Думаю, это и был паспорт того самого Дэвида Фишера. У него есть дружок в архиве банка отпечатков в Квантико так что там в компьютере хранятся два комплекта отпечатков его пальцев.
— Два комплекта?
— Это не решение вопроса, а лишь временная мера. Местная полиция посылает отпечатки его пальцев в Квантико, этот его дружок заставляет компьютер выдать отпечатки пальцев Фишера. Но лишь на день-два. Потом он, если дорожит своей работой, все равно должен будет отзвонить им и сообщить, что нашел в компьютере нечто странное — совпадающие с присланными отпечатки пальцев некоего Джея Бекера, их бывшего сотрудника. Знаешь, Джей всегда подозревал, что, попади он в передрягу, ему останется только воспользоваться поручительством и бежать.
— Значит, мы делаем все возможное, чтобы помочь ему бежать от поручителя?
— Иначе все возможное сделает суд, — сказал я.
— И он того стоит?
Я взглянул на нее:
— Да.
Проехав мост, мы очутились в Сент-Питерсбурге, и я сказал:
— Назови мне какие-нибудь альбомы Дилана.
— «Блондинка за блондинкой».
— Не то.
— «Лучшие хиты».
Я поморщился.
— Что? — Она вдруг ощерилась. — Ладно. «На четвертой стрит как штык».
Я взглянул на карту.
— Ты чудо, — сказал я.
Она сделала жест, будто протягивает мне диктофон:
— Не могли бы вы сказать то же самое в микрофон?
Четвертая стрит пересекала весь Сент-Питерсбург. Длина ее насчитывала по меньшей мере миль двадцать. И сейфов с ячейками на ней было понатыкано видимо-невидимо.
Но станция автобусов «Грейхаунд» здесь была всего одна.
Мы подъехали к парковочной стоянке. Энджи осталась в машине, я же пошел на станцию, нашел там двенадцатую ячейку сейфа и набрал нужные цифры, чтобы открыть замок. Он щелкнул, открывшись с первой же попытки, и я вытащил из ячейки кожаную спортивную сумку. Я прикинул ее на вес — сумка не была чересчур тяжелой. Судя по весу, в ней могла бы находиться одежда, но проверять содержимое я решил попозже, когда сяду в машину. Я закрыл ячейку и, выйдя из здания станции, сел в машину.
Энджи вырулила на Четвертую стрит, и мы покатили по району, застроенному настоящими трущобами; местные жители посиживали на крылечках, нежась на солнце и отмахиваясь от мух, на перекрестках кучковались подростки, половина уличных фонарей была разбита.
Я поставил сумку на колени и раскрыл молнию. И с минуту не мог оторваться от лицезрения.
— Прибавь-ка скорости, — сказал я Энджи.
— Почему?
Я дал ей заглянуть в сумку.
— Потому что там не меньше двухсот тысяч долларов.