Патрик Кензи
Шрифт:
— Встретимся у вас в номере в три часа, — сказал Недотепа.
— Заметано, — ответил я.
Мы оставили его за оживленной беседой с мистером Кушингом и вслед за нашим невероятно смуглым провожатым проследовали к лифту и затем к нашим апартаментам.
Апартаменты были роскошные, с видом на залив Тампы и три пересекающих его моста. Молочно-зеленая вода искрилась на солнце, и все это было так красиво, первозданно и умиротворяюще, что казалось, еще немного — и меня вырвет.
Энджи вошла ко мне через дверь, соединявшую наши номера, и мы прошли на балкон, задвинув
Она переоделась, сменив строгий темный костюм на голубые джинсы и белый сетчатый топ на бретельках, и я старался помешать глазам и мыслям все время возвращаться к тому, как облегает сетчатый топ ее грудь и плечи, чтобы сосредоточиться и суметь обсудить с ней, чем нам предстоит здесь заняться.
— Как скоро бы ты хотела отделаться от Недотепы? — спросил я.
— Чем скорее, тем лучше. — Она перегнулась через перила и затянулась сигаретой.
— Номер вызывает у меня подозрения, — сказал я.
Она покачала головой:
— Как и машина напрокат.
Солнце заливало светом ее черные волосы, зажигая в них рыжинки — темно-рыжие огоньки. Этих рыжинок я давно не замечал, с лета, когда их накрыла сгустившаяся тьма. От жары щеки ее раскраснелись.
Может быть, место это не так уж и плохо.
— Почему вдруг Тревор так взял нас в оборот?
— Ты имеешь в виду Недотепу?
— И Кушинга тоже. — Я махнул рукой в сторону двери за нами. — И все это дерьмо.
Она пожала плечами:
— Бесится из-за Дезире.
— Возможно.
Она повернулась и оперлась о перила спиной, стоя на фоне залива и задрав лицо к солнцу.
— А потом, ты ведь знаешь, как это бывает у этих богатых мужиков.
— Нет, — сказал я, — не знаю.
— Ну, вот, например, когда идешь к такому на свидание.
— Подожди минуточку, я сейчас ручку достану записать.
Она метнула в меня пепел.
— Он будет всегда пускать тебе пыль в глаза — вот, дескать, стоит ему пальцами щелкнуть, и все расстилаются перед ним, и отныне каждое твое желание или то, что он считает твоим желанием, будет предугадываться и исполняться, и лакеи будут открывать тебе дверцу автомобиля, швейцары кланяться в дверях, метрдотель станет подставлять тебе стул под задницу, а твой богатый ухажер примется заказывать тебе еду. От всего этого ты вроде должна расслабиться и чувствовать себя на седьмом небе, а вместо этого чувствуешь себя дура дурой, как будто своих мозгов у тебя нет. А может быть, — вдруг добавила она, — дело вовсе в другом — может быть, Тревор просто хочет показать нам, что все, чем он владеет, к нашим услугам.
— Но все же и номер, и прокатный автомобиль вызывают у тебя подозрения?
Она покачала головой:
— Он привык к власти и, наверное, с неохотой передоверяет другим то, что мог бы сделать сам, если бы позволяло здоровье. И поскольку Джей пропал…
— Он хочет быть в курсе всех наших действий.
— Именно.
— Парень мне нравится, и все такое, — сказал я.
— Но тем хуже для него, — согласилась Энджи.
Когда мы взглянули из окна, расположенного повыше, мистер Кушинг стоял возле своего «лексуса» у фасада. Заодно я поинтересовался парковочным гаражом и заметил, что выезд из него находится с тыла отеля и ведет на улочку модных лавок. С того места, где стоял Кушинг, выезда ему видно не было, как не было видно и мостика, по которому мы подъезжали к острову, где находился отель.
Наш автомобиль был голубым «додж-стелфом», взятым напрокат в заведении, называвшемся «Престижный импорт» и расположенном на Дэйл-Мэбри-бульвар. Мы отыскали автомобиль и выехали на нем с парковки и с острова Харбор-Айленд.
Энджи все время сверялась с лежавшей у нее на коленях картой, и мы свернули на Кентукки-бульвар, отыскали Дэйл-Мэбри и поехали в северном направлении.
— Масса ломбардов, — сказала Энджи, глядя из окна.
— И стрип-клубов, — прибавил я. — Половина их закрыта, а половина — новенькие.
— Почему же не открыть закрытые, вместо того чтобы открывать новые? — удивилась Энджи.
— В этом-то и загвоздка, — сказал я.
Флорида, которую мы видели до сих пор, была Флоридой как бы открыточной — атоллы, мангровые деревья, пальмы, сверкание воды и пеликаны. Но пока мы катили по Дэйл-Мэбри пятнадцать, если не больше скучнейших миль по плоской равнине — а такого плоского пейзажа мне еще не приходилось видеть, — в удушающем прорезиненном зное под куполом яркой синевы, я склонялся к мысли, что нам открылась подлинная Флорида.
Энджи оказалась права насчет ломбардов, как и я оказался прав насчет стрип-клубов. И тех, и других приходилось не меньше одного на каждый квартал. А еще мы проезжали бары с ошеломляющими названиями вроде «У-лю-лю», или «Сектор приза», или «Румяные щечки», перемежаемые фаст-фудами и кафе для автомобилистов и даже пивными для пьяниц за рулем. Там и сям пейзаж разнообразили парковки трейлеров, автосервисы для них же и большее количество свалок подержанных автомобилей, чем даже на Линнской автостраде.
Энджи потянула себя за пояс джинсов.
— Господи, даже джинсы взмокли.
— Так сними их.
Она дотянулась до кнопки кондиционера и, щелкнув чем-то между сиденьями, подняла толстые стекла окон.
— Ну, как теперь? — спросила она.
— Мне больше по душе мое прежнее предложение.
— Вам не нравится «стелф»? — Эдди, служащий пункта проката, казался озадаченным. — Всем он так нравится.
— Вне всякого сомнения, — сказала Энджи, — но мы предпочли бы что-нибудь не столь вызывающее.
— Bay, — воскликнул Эдди, обращаясь к другому служителю, появившемуся в раздвижной стеклянной двери за его спиной. — Слышь, Дон, им «стелф» не нравится!
Дон скривил загорелое лицо и уставился на нас с таким выражением, словно мы свалились с Юпитера.
— Не нравится «стелф»? А всем нравится.
— Это мы уже слышали, — сказал я, — но он не совсем отвечает нашим задачам.
— Так чего ж вам надо? Может быть, «эдсел»? — спросил Дон.
Слова эти Эдди оценил. Он шлепнул ладонью по конторке, и оба они разразились звуками, больше всего похожими на ржанье.