Патрик Кензи
Шрифт:
— А если ему наплевать на деньги?
Бруссард посмотрел в сторону.
— Ему не наплевать. — К машине подошел Пул и положил руку на крышу багажника. Сказанное прозвучало не очень убедительно.
— У Сыра этих денег куры не клюют, — сказал я.
— Вы этих ребят знаете, — сказал Пул.
Бруссард замер, весь внимание.
— Денег никогда не бывает слишком много. Всегда хочется больше.
— Две сотни тысяч для Сыра, конечно, не мелочь, — сказал я. — Но и не годовая прибыль от казино. Деньги сравнительно небольшие — ну, взятку дать, ну, налог на все виды собственности заплатить.
Бруссард покачал головой:
— У Сыра Оламона нет принципов.
— Есть. — Я стукнул каблуком по бамперу и сам удивился тому, как горячо это у меня вырвалось. Уже спокойнее я повторил: — Есть. И принцип номер один: «Не позволяй никому топтать Сыра».
— А Хелен на нем оттопталась, — кивнул Пул.
— Верно.
— И думаете, Сыр так разъярен, что убьет девочку и плюнет на деньги просто из принципа?
Я кивнул:
— И будет спокойно спать по ночам.
Пул встал в тень между Бруссардом и мной, и его лицо стало серого цвета. Он вдруг показался мне очень старым и уже не столько неопределенно-грозным, сколько находящимся под неопределенной угрозой. И выражения шаловливого эльфа у него на лице я больше не видел.
— А что, если, — сказал он так тихо, что мне пришлось податься к нему, чтобы расслышать, — Сыр захочет и принцип соблюсти, и доход получить?
— То есть на сделку согласится, деньги получит, а девочку убьет? — спросил Бруссард.
Пул поежился.
— Мы, похоже, ему все карты выложили, Рем.
— Каким образом?
— Теперь он знает, что мы на все готовы, лишь бы найти Аманду: нарушать инструкции, действовать, оставив дома полицейские значки, обменять в неофициальном порядке деньги на ребенка.
— И если Сыр захочет выйти победителем…
— Тогда из этой истории живым, кроме него, вообще больше никто не выйдет, — сказал Пул.
— Надо добраться до Криса Маллена, — сказал я. — Посмотрим, куда он нас выведет. Пока до обмена дело не дошло.
Пул и Бруссард кивнули.
— Мистер Кензи, — протянул мне руку Бруссард. — Я погорячился. Позволил этому подонку себя спровоцировать, я мог все дело запороть.
Я пожал ему руку.
— Найдем Аманду и вернем домой.
Он стиснул мою кисть.
— Живой.
— Живой, — сказал я.
— Думаешь, Бруссард сдает? — спросила Энджи.
Мы сидели в машине у границы финансового квартала на Девоншир-стрит, проходившей в тылу Девоншир-плейс, многоквартирной башни, в которой жил Крис Маллен. Несколько детективов из отдела борьбы с преступлениями против детей, проводившие сюда Маллена, отправились на ночь по домам. Еще несколько пар сыщиков продолжали сейчас слежку за главными игроками из команды Сыра. Бруссард и Пул взяли на себя фасад здания, выходивший на Вашингтон-стрит. Только что миновала полночь. Маллен находился дома уже три часа.
Я пожал плечами.
— Ты видела лицо Бруссарда, когда Пул рассказывал о теле Джинни Миннели в бочке с цементом?
Энджи покачала головой.
— Оно у него еще страшнее было, чем у Пула. Могло показаться, вот-вот нервный срыв будет. Руки затряслись, лицо все побелело, на лбу пот выступил. Плохо он выглядел. — Я взглянул на три желтых прямоугольника на пятнадцатом этаже, окна квартиры Маллена. Одно из них погасло. — Может, действительно сдает. С Сыром он явно перестарался.
Энджи зажгла сигарету и чуть опустила оконное стекло так, чтобы образовалась щель. Улица была безлюдна. Зажатая между фасадами из белого известняка и сияющими голубым стеклом небоскребами, она напоминала декорацию для ночной киносъемки, гигантскую модель необитаемого мира. Днем по Девоншир-стрит текла отчасти жизнерадостная, отчасти жестокосердная толпа со своими портфелями, деловыми связями и сотовыми телефонами, просто пешеходы и фондовые брокеры, юристы и секретари, ехали велосипедисты-курьеры, сигналили грузовики и такси. Но после девяти вечера все учреждения закрывались, и, сидя в машине у подножия этих огромных пустых произведений архитектуры, мы чувствовали себя экспонатами, такими же, как и все остальное вокруг, в огромной музейной экспозиции, где огни погашены и смотрители разошлись по домам.
— Помнишь вечер, когда Глинн меня подстрелил? — спросила Энджи.
— Помню.
— Прямо перед этим я, помню, боролась в темноте с тобой и Эвандро, все свечи у меня в спальне мерцали, как глаза, и я думала: больше не смогу. Больше не смогу вкладывать себя — нисколечко — в это насилие и… вообще в это дерьмо. — Она повернулась на сиденье. — Может, что-то такое и Бруссард чувствует. Ну, подумай, сколько можно находить детей в бочках с цементом?
Я подумал о пустоте, которую увидел в глазах Бруссарда после того, как он ударил Сыра. Она была столь полной, что затмила собой даже ярость.
Энджи была права: сколько можно находить мертвых детей без последствий для психики?
— Он бы и город сжег, если бы это помогло найти Аманду, — сказал я.
Энджи кивнула.
— Да и Пул тоже.
— А ее, возможно, уж и в живых нет.
Энджи просунула сигарету в щель над стеклом и стряхнула пепел.
— Не говори так.
— Да не могу. Это не исключено. И ты сама это понимаешь. И я — тоже.
Некоторое время в машину сочилась громоздящаяся тишина пустынной улицы.
— Сыр не выносит свидетелей, — сказала наконец Энджи.
— Точно, — согласился я.
— Если Аманда мертва, — сказала Энджи и прочистила горло, — Бруссард точно, а Пул скорее всего сорвутся.
Я кивнул:
— И Боже сохрани тех, кто, по их мнению, окажется к этому причастен.
— Думаешь, сохранит?
— А?
— Думаешь, Бог сохранит? — сказала она и погасила сигарету в пепельнице. — Думаешь, поможет похитителям Аманды больше, чем ей самой?
— Да нет, наверное.
— Тогда опять-таки… — Она посмотрела вперед за ветровое стекло.
— Что?
— Если после смерти Аманды у Бруссарда поедет крыша и он перестреляет похитителей, может, на то воля Божья?
— Чертовски он странный, этот Бог.
Энджи пожала плечами:
— Да уж какой есть.
14
Я слышал о режиме работы Криса Маллена-банкира, знал о его склонности проворачивать темные дела в светлое время суток. На следующее утро ровно в 8:55 он вышел из Девоншир-плейс и повернул направо.