Патрик Кензи
Шрифт:
— Команда из четырех человек. Дин, Гэллахер, Глисон и Хелперн.
Дойл сверил фамилии со списком, лежавшим перед ним на столе, в котором были указаны номера этих полицейских.
— Номер сорок девять, — сказал Дойл, включив тумблер на рации. — Говорит командный. Ответьте. Прием.
— Командный, это сорок девятый. Прием.
— Где вы находитесь? Прием.
— Далтон-стрит, командный, у отеля «Хилтон». Прием.
— Сорок девятый, где, — Дойл сверился с лежавшим перед ним списком, — где номер семьдесят три? Прием.
— Детектив Глисон в аванзале, командный. Детектив Хелперн прикрывает черный ход. Прием.
— Где подозреваемый? Прием.
—
— Убедитесь в этом, сорок девятый. Прием.
— Принято. Проверим, свяжемся с вами и доложим. Конец связи.
Мы стали ждать, пока они проверят номер Гутиерреса. Все молчали и даже друг на друга не смотрели. Вот так бывает, когда смотришь по телевизору футбол, и твоя команда выигрывает шесть очков, и до конца матча четыре минуты, но все-таки чувствуешь, что продуют. Вот так и мы все, сидя в глубине командного пункта, чувствовали, как все те преимущества, которые у нас могли бы быть, ускользают под дверью в сгущающиеся сумерки. Если уж четыре опытных детектива так легко дали уйти Маллену, то сколько же раз он проделывал подобный номер за последние несколько дней? Сколько раз полиция, будучи уверена, что следит за Малленом, следила за кем-то другим? Маллен, насколько мы понимали, мог навещать Аманду Маккриди. Мог готовить отход из этих холмов на сегодняшний вечер. Мог подкупать полицейских, чтобы они некоторое время смотрели куда-нибудь в другую сторону, или выбирать тех, кого надо будет убрать в наступившей темноте среди этих холмов после восьми часов.
Если Маллен с самого начала знал, что мы следим за ним, он мог показать все, что нам хотелось видеть, а сам в это время тайком от нас занимался тем, чего нам видеть и знать не следовало.
— Командный, это сорок девятый. У нас непредвиденное затруднение. Гутиеррес исчез. Повторяю, Гутиеррес исчез. Прием.
— Как давно, сорок девятый? Прием.
— Трудно сказать, командный. Его машина, взятая напрокат, по-прежнему стоит в гараже. Последний раз его видели в ноль семь ноль ноль. Прием.
— Конец связи с командным.
Сжав в кулаке приемник, Дойл обдумал сложившуюся ситуацию, потом аккуратно положил его на угол приставного столика.
— У него в гараже, наверное, — сказал Бруссард, — за день или два до вселения в отель была приготовлена другая машина.
Дойл кивнул.
— Я запрашивал другие группы. Сколько, по-вашему, людей Оламона находится неизвестно где?
Ответа на этот вопрос никто из нас не знал, да, по-моему, Дойл и не рассчитывал его услышать.
18
Если от моего родного квартала поехать на юг и пересечь реку Непсонет, то окажетесь в Квинси, месте, которое поколение моего отца долго воспринимало как перевалочный пункт для ирландцев достаточно состоятельных, чтобы покинуть Дорчестер, но недостаточно богатых, чтобы поселиться в Милтоне, фешенебельном предместье в нескольких километрах к северо-западу от Квинси, населенном потомками выходцев из Ирландии, в домах которого квартиры имели по два туалета сразу. Если ехать дальше на юг по Интерстейт-93, непосредственно перед Брайантри, на западе увидите несколько песчано-коричневых холмов, которые, как всегда кажется, того и гляди обвалятся.
Именно в этих холмах великие старцы из Квинси былых времен обнаружили гранит столь богатый черными силикатами и матовым кварцем, что он, должно быть, сверкал у них под ногами, как ручей, дно которого усыпано алмазами. Первую коммерческую железную дорогу здесь построили в 1827 году, и первый ее рельс на холмах под Квинси крепили к земле костылями, которые в ней держались непрочно, и к шпалам металлическими болтами, чтобы можно было перевозить гранит к берегу Непонсета, где его грузили на баржи и отправляли в Бостон или вниз по течению к Манхэттену, Новому Орлеану, Мобилу или Саванне.
Этот гранитный бум, продолжавшийся столетие, оставил после себя сооружения, неподвластные времени и моде — солидные библиотеки и правительственные здания, впечатляющие своей высотой церкви и тюрьмы, которые не допускали в себя со свободы ни шума, ни солнечного света, ни надежды на побег, здания таможен по всей стране с монолитными желобчатыми колоннами и памятник на Банкер-Хилл. На месте же добытого камня остались в земле карьеры. Глубокие. Широкие. Карьеры, которые заполняли только водой.
Со временем добыча гранита сошла на нет, каменоломни стали излюбленным местом свалок почти для всего: краденых машин, старых холодильников и духовок, трупов. Каждые несколько лет, когда, нырнув со скалы, в таких водоемах вдруг исчезает ребенок, или осужденный на пожизненное заключение в Уолпоуле [53] рассказывает полиции, что столкнул с прибрежной скалы шлюху, которую с тех времен как раз никто и не видел, залитые водой карьеры начинают прочесывать. Тогда в газетах появляются топографические схемы и данные подводной фотосъемки, на которых видны горные хребты, скалы, яростно расчлененные и будто бы извергнутые землей из собственных недр, из глубин торчат какие-то зазубренные иглы, на тридцатиметровой глубине вдоль среза скалы, как призраки Атлантиды, громоздятся утесы.
53
Уолпоул — массачусетская тюрьма строгого режима.
Иногда находят и тела. Иногда — нет. В воде карьеров иногда почему-то взмучивается черный осадок, случаются необъяснимые и внезапные изменения подводного рельефа, возникают не нанесенные на карты многочисленные уступы и трещины, которые выдают свои тайны так же редко и неохотно, как Ватикан свои.
Мы продирались вверх по откосу старой железной дороги, обламывая ветки, грозившие ударить по лицу, выпутывая ноги из высокой травы, спотыкаясь в темноте о камни, едва не падая на их скользкой поверхности и чертыхаясь себе под нос. Я все думал о том, что, были бы мы пионерами-первопоселенцами, пытавшимися пройти через эти холмы к водоему по другую сторону Блю-Хиллс, нас бы давно уже не было в живых. Какой-нибудь медведь, или рассвирепевший лось, или отряд воинов-индейцев отправил бы нас на тот свет, чтобы не нарушали покой природы.
— Попробуйте погромче, не стесняйтесь, — сказал я Бруссарду, когда он поскользнулся в темноте, ударился голенью о валун и потом поднимался так долго, что впору было этому валуну еще добавить.
— Э, — ответил он, — я вам что, Иеремию Джонсона [54] напоминаю? Последний раз на природе я был пьян, занимался сексом и к тому же мог видеть шоссе.
— Занимались сексом? — сказала Энджи. — Бог ты мой!
— Имеете что-то против секса?
— Имею кое-что против насекомых, — сказала Энджи. — Такая пакость.
54
Джонсон Иеремия — герой фильма Сидни Поллака, отказавшийся от цивилизации и поселившийся в горах.