Патрик Кензи
Шрифт:
— Дайте передохнуть, — сказал Пул. Держась за толстый ствол вьющегося растения, он навалился на него так, что пригнул к самой земле, выронил спортивную сумку, поскользнулся и упал на нее, продолжая крепко держаться за ствол.
До конца подъема оставалось около пятнадцати метров. Сразу за ним уже угадывалось зеленое мерцание воды, оно отражалось от темных утесов и маячило, как облачко, на фоне черно-кобальтового неба.
— Конечно, старина, конечно. — Бруссард остановился рядом с напарником.
Таким бледным я его ни разу не видел. Он просто светился в темноте. Хрипловатое дыхание процарапывало себе путь сквозь бронхи в темноту, глаза плавали в глазницах, казалось, в поисках чего-то, что никак не могли найти.
Энджи стала рядом на колени, положила руку ему на шею под челюсть и нащупала пульс.
— Вдохните поглубже.
Пул кивнул, выпучил глаза и втянул в себя воздух.
Бруссард присел перед ним на корточки.
— Ты в порядке, дружище?
— Все нормально, — выдавил из себя Пул. — Пустяки.
Пот с лица стекал у него по шее, воротник рубашки стал совсем мокрым.
— Стар я уж таскаться, — он кашлянул, — по горам.
Энджи взглянула на Бруссарда. Тот посмотрел на меня.
Пул покашлял еще. Я посветил фонариком и заметил у него на подбородке мелкие крапинки крови.
— Минуточку, — сказал я и покачал головой.
Бруссард кивнул и вытащил из-под куртки рацию.
Пул схватил его за руку, но так закашлялся, что я уж решил, что приступ будет продолжаться не меньше минуты.
— Не вызывайте, — сказал Пул. — По условию, посторонних быть не должно.
— Пул, — сказала Энджи, — с вами что-то неладно.
Он посмотрел на нее и усмехнулся:
— Все нормально.
— Ни хрена себе нормально, — сказал Бруссард и отвернулся, чтобы не видеть кровь.
— Правда. — Пул пошевелился, сидя на земле, и зажал ствол вьющегося растения в локтевом сгибе. — Идите, ребятки, идите в гору. — Он улыбнулся, но уголки рта, выделявшиеся на фоне бледных щек, заметно дрожали.
Мы стояли рядом и смотрели на него, все понимали, что дело плохо. Лицо стало цвета сырого эскалопа, взгляд блуждал, казалось, он не может ни на чем его сосредоточить. Дыхание вырывалось с хрипом и походило на шум дождя, стучащего по оконному светофильтру. Пул по-прежнему держал Бруссарда за запястье, сжимая крепко, как тюремщик. Он все-таки обвел взглядом наши лица и, видимо, понял, о чем мы думаем.
— Я старый и весь в долгах, — сказал он. — Все будет хорошо. А девочку не найдете — ей конец.
— Я ее не знаю, Пул, понимаешь? — сказал Бруссард.
Пул кивнул и еще сильнее сдавил его запястье, кожа на котором рядом с пальцами Пула покраснела.
— Спасибо за эти слова, сынок. Правда спасибо. Чему я учил тебя в первую очередь?
Энджи перевела луч фонарика с груди Пула на лицо Бруссарда. Он посмотрел в сторону, и его глаза заблестели.
— Чему я учил тебя в первую очередь? — повторил Пул.
Бруссард прочистил горло и плюнул в темноту.
— А? — настаивал Пул.
— Доводить дело до конца, — сказал Бруссард таким голосом, будто Пул отпустил запястье и взял его за горло.
— Всегда, — сказал Пул. Он закатил глаза, указывая ими на гребень холма у себя за спиной. — Поэтому иди заканчивай.
— Я…
— Не смей меня жалеть, парень. Не смей. Бери сумку.
Бруссард опустил голову, уперся подбородком себе в грудь, наклонился, вытащил из-под Пула сумку и отряхнул ее дно.
— Иди, — сказал Пул. — Ну же.
Бруссард высвободил запястье из пальцев Пула, поднялся, выпрямился и осмотрел темневшие вокруг кусты, как ребенок, которому только что объяснили значение слова «самостоятельно».
Пул посмотрел на нас с Энджи и улыбнулся.
— Очухаюсь. Спасете девочку, вызовите эвакуационную группу.
Я отвернулся. Насколько я мог судить, Пул только что пережил инфаркт или инсульт. И то, что он кашлял кровью, не давало никакого повода для оптимизма. Я смотрел на человека, который без неотложной помощи был обречен.
— Я останусь с вами, — сказала Энджи.
Мы посмотрели на нее. Она стояла на коленях возле Пула с того самого момента, как он осел на землю. Энджи провела ладонью по его совершенно белому лбу и коротко стриженным волосам.
— Хрен ты останешься, — сказал Пул и шлепнул ее по руке. Он поднял голову и посмотрел ей в лицо. — Этот ребенок может сегодня погибнуть, мисс Дженнаро.
— Энджи.
— Этот ребенок может сегодня погибнуть, Энджи. — Пул скрипнул зубами, сморщил лицо от боли и с трудом глотнул, видимо надеясь таким образом от нее избавиться. — Если мы чего-нибудь не предпримем. Чтобы вытащить ее отсюда целой и невредимой, нужен каждый из присутствующих. Так. — Он повозился со стволом ползучего растения и все-таки ухитрился сесть чуть прямее. — Вы сейчас идете к тем карьерам. И вы тоже, Патрик. — Он обернулся к Бруссарду: — А ты и подавно, черт возьми. Все, идите. Идите же!
Никто из нас не пошевелился. Все было слишком очевидно. Но Пул вдруг вытянул руку и развернул к нам тыльной стороной ладони. Светившиеся стрелки наручных часов показывали три минуты девятого.
Мы уже опаздывали.
— Идите же, — прохрипел Пул.
Я посмотрел на вершину холма, потом в сторону, туда, где позади Пула темнели деревья, потом на него самого. Он полулежал, раскинув ноги в стороны, один ботинок был как-то неестественно вывернут на сторону — чучело без шеста.
— Идите.