Патрик Кензи
Шрифт:
Выцветший фермерский стол при более пристальном изучении оказался не имитацией под старину, а действительно антикварным предметом мебели, к тому же французской.
Комната могла произвести впечатление уютной, но за этим уютом крылся безупречный вкус и бездонный кошелек владельцев.
Я сел на одном конце дивана, а Кэрри Доу на другом — я почему-то знал, что она так и поступит, и будет лениво расправлять кисточки накинутого на диван покрывала, глядя на меня своими спокойными зелеными глазами.
Доктор
— Итак, мистер Кензи, моя жена сказала мне, что вы частный сыщик.
— Да, сэр.
— Не думаю, что когда-нибудь сталкивался с представителями вашей профессии. — Он погладил бородку. — А ты, милая?
Кэрри Доу покачала головой и погрозила мне пальцем:
— Вы первый.
— Ой, — сказал я. — Надо же.
Доктор Доу потер руки и наклонился ко мне:
— Какое расследование вам больше всего запомнилось?
Я улыбнулся:
— Их столько было, все и не упомнишь.
— Правда? Ну давайте, расскажите нам о каком-нибудь.
— Вообще-то, сэр, я бы с радостью, но я немного спешу, и, если вас не затруднит, может быть, вы ответите на несколько вопросов, касающихся Карен?
Он махнул ладонью над столом:
— Спрашивайте, мистер Кензи. Спрашивайте.
— Откуда вы знали мою дочь? — мягко спросила Кэрри Доу.
Я повернул голову, столкнулся с ее взглядом и в глубине зеленых глаз уловил тут же растаявший отблеск чего-то похожего на горе.
— Она наняла меня полгода назад.
— Зачем? — спросила она.
— Ее домогался мужчина.
— И вы заставили его перестать?
Я кивнул:
— Да, мэм, заставил.
— Ну тогда спасибо, мистер Кензи. Я уверена, Карен это помогло.
— Миссис Доу, — сказал я. — У Карен были враги?
Она смущенно улыбнулась:
— Нет, мистер Кензи. Карен была не из тех, у кого бывают враги. Для этого она была слишком невинным созданием.
Невинным, подумал я. Созданием, подумал я.
Кэрри Доу склонила голову в сторону мужа, и тот подхватил нить разговора:
— Мистер Кензи, если верить полиции, Карен покончила с собой.
— Да.
— Есть какой-то повод сомневаться в их заключении?
Я покачал головой:
— Нет, сэр.
— Ага. — Он кивнул и с минуту молчал, погруженный в себя, скользя взглядом сначала по моему лицу, а затем по комнате. Наконец он снова посмотрел мне в глаза. Улыбнулся и хлопнул себя по коленям, словно принял окончательное решение. — Думаю, сейчас очень неплохо было бы выпить чаю, не считаете?
Должно быть, в комнате был установлен интерком, или же прислуга стояла прямо за дверью, потому что стоило ему произнести эти слова, как дверь кабинета открылась и в комнату вошла невысокого роста женщина. На подносе она несла изящный медный сервиз на три персоны, выполненный в индийском стиле.
Женщине было за тридцать, и одета она была просто: в шорты и футболку. Короткие, мышиного цвета волосы торчали, как нестриженая трава на газоне. У нее была очень бледная и очень проблемная кожа: щеки и подбородок усыпали прыщи, шею покрывали пятна, а руки — сухая шелушащаяся корка.
Не глядя на нас, она поставила поднос на кофейный столик.
— Спасибо, Шивон, — сказала миссис Доу.
— Да, мэм. Что-нибудь еще?
Акцент у нее был еще сильнее, чем у моей матери. Такой акцент встречается только на севере, в холодных и серых городах, вечно, как тучами, накрытых дымом нефтеперерабатывающих заводов.
Доу промолчали. Они аккуратно расставили сервиз на столе: в одной плошке были сливки, в другой сахар, в третьей — чай, который они разлили по чашкам, таким изящным, что я ближе чем в миле от них и чихнуть побоялся бы.
Шивон ждала, тайком поглядывая на меня из-под опущенных ресниц.
Доктор Доу закончил чайную церемонию и поднес чашку к губам, но тут заметил, что я так и не притронулся к своей. Шивон все так же стояла слева от меня.
— Господи, Шивон, — сказал он, — ты можешь идти. — Он засмеялся. — Знаешь, ты выглядишь усталой. Почему бы тебе не отправиться домой? Сегодня нам твои услуги больше не понадобятся.
— Да, доктор, спасибо.
— Это тебе спасибо, — сказал он. — Чай просто замечательный.
Она сутулясь вышла, и, когда дверь за ней закрылась, доктор Доу сказал:
— Прекрасная девушка, просто прекрасная. Она у нас работает чуть ли не с того дня, как приехала сюда четырнадцать лет назад. Да… — мягко добавил он. — Итак, мистер Кензи, нам было очень интересно узнать, зачем вы расследуете смерть моей падчерицы, если расследовать там нечего? — Он сморщил нос, взглянул на меня поверх чашки и сделал глоток.
— Ну, вообще-то, сэр, — сказал я, подняв крышку с плошки со сливками, — меня больше интересует ее жизнь, особенно последние шесть месяцев.
— И почему же? — спросила Кэрри Доу.
Я налил в чашку чаю, добавил немного сахара и сливок. Где-то там моя мать сейчас переворачивалась в гробу — сливки добавляют в кофе, а в чай — молоко, и никак иначе.
— Она не произвела на меня впечатления человека, готового пойти на самоубийство, — сказал я.
— А разве не все мы к этому готовы? — спросила Кэрри Доу.
Я посмотрел на нее:
— Мэм?
— Ну разве в подходящих — или скорее неподходящих — условиях не все мы готовы пойти на самоубийство? Одна трагедия, вторая трагедия, вот и…