Патрик Кензи
Шрифт:
— Вы знаете, где она жила?
— В мотеле, — сказала она, вложив в это слово всю безнадежность мира. — Названия не знаю. Она говорила, что мотель расположен где-то у черта на рогах.
Я кивнул.
— Вот и все, что она мне говорила. Мотель у черта на рогах. Мне кажется… — Она посмотрела на свое колено и щелчком отбросила окурок.
— Что?
— В последние два месяца у нее внезапно появились деньги. Наличные. Я не спрашивала откуда, но…
— Но вы подозревали, что она…
— Подалась в проститутки, —
— Я одного не пойму, — сказал я. — Всего полгода назад она была совершенно другим человеком. Была…
— Сама чистота и невинность?
Я молча согласился.
— И представить себе было нельзя, что у нее в голове может появиться хоть одна грязная мысль.
— Вот именно.
— Это был ее способ приспособления. Чтобы выжить в этом сраном сумасшедшем доме, она превратилась в ангелочка. И знаете, не думаю, что для нее это было естественно. Может быть, она и мечтала стать такой, но вообще-то она только прикидывалась.
— А что там за иконостас из фотографий в вестибюле? — спросил я. — Что это за молодой парень? Он похож на младшего брата доктора. И что там за девочка?
Она вздохнула:
— Это Наоми. Их единственный общий ребенок.
— Она умерла?
Шивон кивнула:
— Давно уже. Сейчас ей было бы четырнадцать или пятнадцать. Она чуть-чуть не дожила до четырех лет.
— Отчего она умерла?
— За домом есть небольшой пруд. Зимой она выбежала на лед за мячиком… — Ее передернуло. — И провалилась.
— А кто за ней присматривал?
— Уэсли.
У меня перед глазами встала картина: маленький ребенок на тонком льду тянется за мячиком. А затем…
По всему телу прошел озноб.
— Уэсли… — повторил я. — Младший брат доктора Доу?
Она покачала головой:
— Сын. Он был вдовцом, когда познакомился с Кэрри. Вдовцом с ребенком. И она была вдовой с ребенком. Они поженились, сделали еще одного вместе. Но девочка умерла.
— А Уэсли…
— В смерти Наоми он не виноват, — сказала она с ноткой гнева в голосе. — Но они все свалили на него. Он же должен был за ней присматривать. Он на секунду отвлекся, а она возьми и рвани к пруду. Доктор Доу не мог винить Бога и предпочел обвинить сына.
— Не знаете, как мне связаться с Уэсли?
Она прикурила еще одну мятую сигарету и покачала головой:
— Он давно не живет с ними. Доктор запретил даже имя его произносить в своем доме.
— А Карен с ним общалась?
— Да он уже лет десять как уехал. Вряд ли кто-нибудь знает, что с ним стало.
Она сделала быструю затяжку.
— Что вы собираетесь делать дальше?
Я пожал плечами:
— Понятия не имею. Доу сказали, что Карен посещала психиатра. Вы знаете, как его зовут?
Она отрицательно помотала головой.
— Но они же наверняка хоть раз говорили о нем при вас.
Она уже открыла было рот, но в последний миг спохватилась:
— Извините, но я правда не помню.
Я поднялся со скамьи.
— О’кей. Как-нибудь выясню.
Шивон смерила меня долгим взглядом. Между нами вился дымок ее сигареты.
Она выглядела такой серьезной и сосредоточенной, что мне подумалось: возможно, она смеется не чаще раза в несколько месяцев, а то и лет.
— Чего вы добиваетесь, мистер Кензи?
— Я хочу узнать, почему она умерла.
— Она умерла потому, что ее семья — сраные уроды. Она умерла потому, что Дэвид попал в аварию. Она умерла потому, что не смогла этого пережить.
Я улыбнулся ей вялой беспомощной улыбкой:
— Все мне так говорят.
— И почему, позвольте спросить, вас это не устраивает?
— Не исключено, что в определенный момент меня это и устроит. Я работаю с тем, что есть, Шивон. Я просто пытаюсь найти хотя бы один конкретный факт, который меня убедит и заставит сказать: «О’кей, теперь я понимаю, почему она это сделала. Может, окажись я на ее месте, поступил бы точно так же».
— Это в вас католик говорит, — произнесла она. — Обязательно вам надо докопаться до причин.
Я хмыкнул:
— Ну, католик из меня еще тот, Шивон. И уже очень давно.
Она закатила глаза, откинулась на спинку скамьи и некоторое время молча курила.
Солнце спряталось за сальными белыми облаками, и Шивон сказала:
— Значит, вы хотите знать почему. Начните с того, кто ее изнасиловал.
— Не понял.
— Ее изнасиловали, мистер Кензи. За полтора месяца до смерти.
— Это она вам сказала?
Шивон кивнула.
— И имя назвала?
Она покачала головой.
— Сказала только, что ей пообещали, что он больше к ней не притронется, а он притронулся.
— Коди, мать его, Фальк, — прошептал я.
— Кто это?
— Призрак. Только он еще не в курсе.
10
На следующее утро Коди Фальк поднялся в половине седьмого утра; обмотанный полотенцем, он стоял на крыльце, спокойно попивая утренний кофе.
Он снова выглядел так, словно позировал для невидимых поклонников, — горделиво вздернутый подбородок, крепко зажатая в руке чашка, влажно поблескивающие глаза. Именно таким я видел его через окуляры бинокля. Он обводил хозяйским взором задний двор — ни дать ни взять владетельный князь. Я нисколько не сомневался: в голове у него звучит закадровый голос диктора, озвучивающий рекламный ролик «Кельвина Кляйна».
Он зевнул в кулак — видно, реклама ему поднадоела. Неспешно развернувшись, задвинул скользящую стеклянную дверь и накинул крючок.