Патрик Мелроуз. Книга 1 (сборник)
Шрифт:
– Открой дверь, тупая сука! – потребовал Николас, дергая дверную ручку.
– Иди к черту, – сказала Бриджит, твердо намереваясь как можно дольше не пускать Николаса в ванную, хотя заняться ей было совершенно нечем, разве что отмокнуть в пенной ванне.
Лишенный доступа к ванной комнате, Николас разобрал вещи, уложил свои рубашки на самые удобные полки, а его костюмы заняли больше половины шкафа. Тумбочку справа от кровати заняла биография Ф. Э. Смита {38} , которая путешествовала с Николасом все лето. Попав наконец в ванную, Николас расставил у раковины свои туалетные принадлежности в обычном порядке: с одной стороны – барсучья кисточка для бритья, с другой стороны – ополаскиватель рта с запахом розы.
38
Ф.
Бриджит, не собираясь распаковывать вещи, швырнула на кровать ветхое платье из темно-красного жатого бархата, а чемодан оставила посреди комнаты. Николас, не удержавшись, пнул чемодан, но промолчал, понимая, что если ей сейчас нагрубить, то за ужином стыда не оберешься.
Не говоря ни слова, Николас надел темно-синий шелковый костюм и бледно-желтую рубашку, самую строгую из коллекции мистера Фиша {39} . Теперь он был готов к ужину. От волос веяло ароматом какой-то помады, изготовленной по особому заказу в цирюльне Трампера {40} , а от кожи щек – непритязательным лаймовым одеколоном, запах которого Николас считал «чистым» и «мужественным».
39
…бледно-желтую рубашку, самую строгую из коллекции мистера Фиша. – Имеется в виду Майкл Фиш (р. 1940), британский модельер, один из отцов «павлиньей революции» середины 1960-х гг., создатель «мужского платья», широкого яркого галстука-«селедки» и рубашек с кричащим цветочным узором и оборками.
40
…в цирюльне Трампера… – Имеется в виду «G. F. Trumper», фешенебельная мужская парикмахерская в Лондоне и магазин дорогих туалетных принадлежностей для мужчин, основанные Джорджем Трампером в конце XIX в.
Бриджит сидела за туалетным столиком, тщательно и слишком густо подводя глаза черной тушью.
– Пора спускаться к ужину, не то опоздаем, – сказал Николас.
– Ты всегда так говоришь, и мы всегда приходим первыми.
– Дэвид гораздо пунктуальнее меня.
– Тогда иди один.
– Нет уж, пойдем вместе, – с затаенной злостью вздохнул Николас.
Бриджит продолжала любоваться собой в плохо освещенном зеркале. Николас присел на край кровати и поправил манжеты рубашки, чтобы лучше продемонстрировать королевские запонки. Массивные, золотые, с вензелем «E.R», запонки выглядели вполне современными, хотя на самом деле это был дар Эдуарда VII прадеду Николаса, тогдашнему сэру Николасу Пратту, записному щеголю королевского двора. Не зная, чем еще украсить себя, Николас встал, лениво прошелся по комнате, снова вернулся в ванную и поглядел на себя в зеркало. Очертания подбородка слегка оплыли, кожа немного обвисла, загар пойдет ей на пользу, подумал Николас и смочил кожу за ушами каплей лаймового одеколона.
– Я готова, – сказала Бриджит.
Николас подошел к туалетному столику, обмахнул щеки пуховкой Бриджит, смущенно коснулся переносицы. В дверях он критически оглядел Бриджит, не вполне одобряя красное бархатное платье, которое когда-то ему нравилось. Наряд навевал воспоминания о лавке старьевщика на Кенсингтонском рынке и дешево смотрелся на фоне настоящих антикварных вещей. Красный бархат оттенял светлые волосы и стеклянную голубизну глаз, но покрой платья, будто сшитого для средневековой ведьмы, и неумело заштопанные прорехи в ветхой ткани, теперь выглядели неуместно. Впервые Николас увидел Бриджит в этом платье на какой-то богемной вечеринке в Челси, устроенной амбициозным перуанцем. Николас и прочие вершины лондонского света, которых пытался покорить хозяин вечеринки, собрались в одном конце комнаты и презрительно обсуждали незадачливого альпиниста. За неимением лучшего они снизошли к его гостеприимству, однако дали понять, что любое проявление фамильярности с его стороны на вечеринках, заслуживающих внимания,
Чувство принадлежности к сливкам общества подтверждалось либо выставлением напоказ своей привилегированности, либо злобной завистью посторонних, либо соблазнением какой-нибудь красотки, либо, как сегодня, демонстрацией шикарных запонок.
– Все дороги ведут в Рим, – самодовольно пробормотал Николас, но Бриджит не поинтересовалась, что это значит.
Как она и предполагала, в гостиной еще никого не было. Полутемную комнату с задернутыми шторами освещали лишь лампы под оранжевыми абажурами, расплескивавшие лужицы желтого, как моча, сияния. Обстановка выглядела мрачно и богато. Вот и друзья у меня такие же, подумал Николас.
– А, Extraits de Plantes Marines, – сказал он, громко втянув носом ароматный воздух. – Между прочим, ее уже не достать {41} .
Бриджит промолчала.
Николас подошел к черному шкафчику, вынул из серебряного ведерка со льдом бутылку русской водки, налил в стопку тягучей холодной жидкости.
– Раньше ее продавали со специальной бронзовой кадильницей, которая иногда перегревалась, брызги горящей эссенции попадали на электрические лампы и… Однажды вечером мсье и мадам де Келькешоз {42} одевались к ужину, а лампа в их столовой взорвалась, абажур загорелся, огонь перекинулся на шторы. В общем, эссенцию сняли с производства.
41
…Extraits de Plantes Marines… ее уже не достать. – Ароматическая эссенция «Экстракт морских водорослей», освежитель воздуха, выпускаемый фирмой «Герлен» до 1967 г.
42
…мсье и мадам де Келькешоз… – Французское словосочетание «quelque chose» означает «что-нибудь», «кое-что».
Бриджит не выказала ни удивления, ни любопытства. Где-то в доме тихонько звонил телефон. Элинор не выносила телефонных звонков, поэтому единственный аппарат стоял на столике под черной лестницей.
– Тебе чего-нибудь налить? – спросил Николас, осушив стопку водки так, как, по его мнению, это принято в России.
– Кока-колы, – ответила Бриджит. Она не любила спиртного, потому что от него был слишком жесткий приход. Во всяком случае, так утверждал Барри.
Николас откупорил бутылку кока-колы и снова налил себе водки, на этот раз в высокий стакан со льдом.
Послышалось цоканье каблуков по терракотовым плиткам пола, и в гостиную робко вошла Элинор в длинном лиловом платье.
– Вас к телефону, – с улыбкой сказала она Бриджит, чье имя успела забыть по пути от телефона в гостиную.
– Ух ты! Меня? – уточнила Бриджит и встала, не глядя на Николаса.
Элинор объяснила, как пройти к телефону, и спустя какое-то время Бриджит обнаружила столик под лестницей.
– Алло? – сказала она. – Алло?
Трубка молчала.
Когда Бриджит вернулась в гостиную, Николас рассказывал:
– Однажды маркиз и маркиза де Келькешоз переодевались к банкету, который устраивали у себя в замке, но абажур воспламенился, и вся гостиная сгорела дотла.
– Великолепно. – Элинор не имела представления, о чем говорит Николас, потому что только что пришла в себя после очередного забытья; в такие моменты она совершенно не знала, что происходит, понимала только, что на какое-то время отключилась. – Ну как, поговорили? – спросила она Бриджит.
– Нет. Я взяла трубку, а там никого. Наверное, у него деньги кончились.
Раздался телефонный звонок, на этот раз громче, потому что Бриджит оставила все двери открытыми. Она снова метнулась к черной лестнице.
– Не представляю, чтобы кому-то хотелось говорить по телефону, – сказала Элинор. – Телефонные разговоры меня пугают.
– Эх, молодость… – вздохнул Николас.
– В молодости они меня пугали еще больше.
Элинор налила себе виски. Она чувствовала себя изможденной и беспокойной одновременно. Впрочем, это чувство было ей хорошо знакомо. Она уселась на свое обычное место – низкий табурет в темном уголке рядом с каминной ширмой. В детстве, еще при жизни матери, она часто сидела у ширмы, расписанной обезьянами, и притворялась невидимкой.