Патруль времени (сборник)

Андерсон Пол Уильям

Огромное черное небо было ясным: редко увидишь столько звезд. Над заиндевевшей землей сверкала Большая Медведица, в тишине звонко стучали копыта. Никогда еще Эверарду не было так одиноко.

– А что я делаю там, в лагере? – спросил он вслух. Ответ пришел к нему тут же, и он немного успокоился.

Подчинившись ритму скачки, он одолевал милю за милей. Он хотел поскорее покончить с этим делом. Но то, что ему предстояло, оказалось не таким отвратительным, как он опасался.

Тохтай и Ли Тайцзун никогда не вернулись домой. Но не потому, что погибли в море или в лесах. Просто с небес спустился колдун и перебил молниями всех лошадей, а потом разбил и сжег корабли в устье реки. Ни один китайский моряк не осмелится

плавать в этих коварных морях на неуклюжих судах, которые можно построить здесь. Ни один монгол и не подумает возвращаться домой пешком. Вероятно, так все и было. Экспедиция осталась в Америке, ее участники взяли себе в жены индианок и прожили здесь до конца своих дней. Племена чинуков, тлинкитов, нутка (весь здешний потлач [16] ) с их большими морскими каноэ, вигвамами и медными изделиями, мехами и одеждой, а также с их высокомерием… Что ж, и монгольский нойон, и даже ученый-конфуцианец могли прожить куда менее счастливую и полезную жизнь, чем та, что привела к появлению такого народа.

16

Потлач – группа родственных индейских племен.

Эверард кивнул – об этом хватит. С крушением кровожадных замыслов Тохтая смириться было куда легче, чем с истинным обликом Патруля, который был для него семьей, родиной и смыслом жизни. А далекие супермены оказались в конце концов не такими уж идеалистами. Они вовсе не охраняли «божественно упорядоченный» ход событий, который породил их самих. Тут и там они вмешивались в историю, создавая собственное прошлое… Можешь не спрашивать, существовала ли хоть когда-нибудь «изначальная» картина исторических событий. И не задумывайся об этом. Взгляни на извилистую дорогу, которой пришлось идти человечеству, и скажи себе, что если кое-где она и оставляет желать лучшего, то некоторые ее участки могли быть гораздо хуже.

– Пусть крупье – мошенник, – сказал Эверард вслух, – но это единственная игра в городе.

В тишине белой от инея гигантской равнины его голос прозвучал так громко, что он не произнес больше ни слова. Он прикрикнул на лошадь, и та помчала его на север.

Delenda est [17]

Перевод Н. Науменко

1

Охотиться в Европе двадцать тысяч лет назад одно удовольствие, а об условиях для зимних видов спорта и говорить нечего. Поэтому Патруль Времени, неусыпно заботясь о своих высококвалифицированных специалистах, построил охотничий домик в Пиренеях плейстоценового периода.

17

Delenda est – уже разрушен (лат.). Это слегка видоизмененные слова Марка Порция Катона, прозванного Старшим (234–149 до н. э.), который, по преданию, каждое свое выступление в сенате завершал фразой: «Ceterum censeo Carthaginem esse delendam» («А кроме того, я полагаю, что Карфаген должен быть разрушен»).

Мэнс Эверард стоял на застекленной веранде и смотрел на север, туда, где за ледяными вершинами гор и полосой лесов тянулась болотистая тундра. Широкоплечий патрульный был облачен в свободные зеленые брюки и куртку из термосинта двадцать третьего века, обут в сапожки, сшитые во Французской Канаде девятнадцатого века, а в зубах сжимал старую вересковую трубку неизвестного происхождения. Им владело какое-то смутное беспокойство,

и он не обращал внимания на шум, доносившийся сюда из домика, где полдюжины агентов Патруля пили, болтали и бренчали на рояле.

Заснеженный двор пересек проводник-кроманьонец – высокий ладный парень с раскрашенным лицом; его одежда напоминала эскимосскую (бытует странное представление, что первобытный человек, живший в ледниковом периоде, не додумался до куртки, штанов и обуви). За поясом у него торчал стальной нож – проводники предпочитали такую плату. Здесь, в далеком прошлом, Патруль мог действовать достаточно свободно, не опасаясь исказить ход истории: металл съест ржавчина, а странных пришельцев забудут через век-другой. Главной бедой были сотрудницы Патруля из эпох, отличавшихся свободой нравов: они то и дело заводили романчики с местными охотниками.

Питер ван Саравак (венерианин голландско-индонезийского происхождения, из начала двадцать четвертого века), гибкий темноволосый юноша, благодаря своей внешности и манерам успешно конкурировавший с кроманьонцами, присоединился к Эверарду. С минуту они стояли молча. Они понимали друг друга без слов – Питер тоже был агентом-оперативником, которого в любой момент могли отправить с заданием в любую эпоху. Ему уже доводилось сотрудничать с американцем, и отдыхать они поехали вместе.

Саравак заговорил первым – на темпоральном:

– Говорят, под Тулузой выследили парочку-другую мамонтов.

Возникнуть Тулузе предстояло еще очень не скоро, но от привычных оборотов речи отвыкнуть не так-то просто.

– Я уже одного подстрелил, – пробурчал Эверард. – И на лыжах катался, и по скалам лазал, и на пляски аборигенов насмотрелся…

Ван Саравак кивнул, достал сигарету и щелкнул зажигалкой. Он затянулся, и на его тонком смуглом лице отчетливо выступили скулы.

– Конечно, побездельничать приятно, – согласился он, – но жизнь на природе все-таки приедается.

Им оставалось отдыхать еще две недели. Теоретически, отпуск не был ограничен, поскольку всегда можно вернуться почти сразу после отбытия, но никто так не делал: какую-то вполне определенную часть своей жизни патрульный должен был посвятить работе. (Тебе никогда не говорили, когда ты умрешь, а здравый смысл подсказывал, что не стоит выяснять это самому. К тому же ничто не определено раз и навсегда – время изменчиво, а Патруль давал своим сотрудникам возможность пройти омоложение с помощью техники данеллиан.)

– Вот бы сейчас махнуть туда, – продолжал ван Саравак, – где много света, музыка и девочки, которые слыхом не слыхивали о темпоральных путешествиях…

– Идет! – согласился Эверард.

– Рим времен Августа? – выпалил венерианин. – Ни разу там не был. Язык и обычаи можно выучить под гипнозом прямо здесь…

Эверард покачал головой.

– Ты переоцениваешь Рим. Если не забираться слишком далеко в будущее, то самая подходящая обстановка для разложения – в моем времени. Скажем, Нью-Йорк… То есть если знаешь нужные телефонные номера. Вот как я.

Ван Саравак ухмыльнулся.

– И в моем секторе кое-что есть. Но, по правде говоря, пионерские цивилизации не слишком поощряют изящное искусство развлечений. Ну ладно, давай смотаемся в Нью-Йорк, в… какой год?

– Давай в тысяча девятьсот шестидесятый. В последний раз в моем официальном обличье я был именно там.

Обменявшись улыбками, они пошли собирать вещи. Эверард предусмотрительно запасся для своего друга костюмом двадцатого века.

Укладывая одежду и бритвенный прибор в чемоданчик, американец мельком подумал, сможет ли он угнаться за ван Сараваком. Он никогда не был забубенным гулякой, а идея попойки в каком-нибудь закоулке пространства-времени просто не приходила ему в голову. Хорошая книга, дружеская беседа за кружкой пива – для него этого было вполне достаточно. Но даже самому положительному трезвеннику нужно иногда встряхнуться.