Паук и Пеппи
Шрифт:
– С меня?
Последняя фраза Инны лишает меня дара речи. Не слишком приятно, когда тебе в лоб рассказывают, что будут писать о тебе роман. Еще неизвестно, что она заставит вытворять мою героиню по ходу сюжета… Да и просто сама мысль о том, что кто-то будет писать обо мне – отчего-то глубоко неприятна.
– Да, я понимаю, это вам странно слышать. На самом деле, не стоит рассказывать своему прототипу об этом, я понимаю. Но в то же время вы мой психолог, и я просто не знаю…
– Вы правы, Инна. Мне как-то неловко слышать об этом. Надеюсь, вы еще как следует подумаете, и возможно выберете более интересный типаж для героини. Во мне ведь нет ничего интересного…
Мне кажется, я бы чувствовала себя не очень уютно, если бы слушала ваши рассказы о своем прототипе в вашем романе…
– Хорошо, простите, Полина. Я действительно зря это сказала вслух.
Решетникова как-то сразу поникла, расстроилась. А я все никак не могла прийти в себя. Меня не покидало чувство, что виной всему наша молчаливая сцена с директором. Инна очень внимательна. Как любой писатель, она любит следить за эмоциями. Она как сыщик, вынюхивающий детали преступления, во всем видит смысл, связь. Она увидела нашу красноречивую неприязнь. Заметила неловкость. Решила написать об этом? Отлично! Вот только я не желаю слушать про это!
Я постаралась сгладить неловкий момент и перевела разговор на родителей. О них Инна могла говорить бесконечно. Огромный клубок комплексов, непониманий, обид и боли – вот что такое ее семья. Тут работы – непочатый край. Но, даже целиком переориентировав клиентку на другую волну, я не могла избавиться от беспокойства. Что она все-таки придумала? Что хотела написать обо мне?
– Ты только не кричи на меня сразу, – кидает новогодним утром в меня неожиданной репликой Тамара.
Вот тебе и утренний разговор за чашкой кофе.
– Полин, ты же в курсе, что сегодня в мэрии бал…
– Ты мне про это все уши прожужжала, – отвечаю, с трудом сдерживая улыбку. – И платье раз пять демонстрировала. И украшения вместе выбирали. Да и меня заставила новое вечернее платье купить… Таскала по магазинам.
– Да, старалась, между прочим, чтобы ты всех сразила.
– Я совершенно не хочу никого сражать. Но на пару часиков, так и быть, схожу туда, – мягко осаждаю пыл Тамары.
– Так вот, сразу не кричи… Но я тебе для бала присмотрела спутника.
– Что, прости? – Я просто не верю ушам своим.
– Спутника. Кавалера. Не знаю, как лучше выразиться…
– Я такого даже от тебя не ожидала! – Вскипаю от одной мысли, что тетушка занялась сватовством. – Говорила же, одна побыть хочу!
– Так это не то, что ты думаешь. Просто проведешь этот вечер в компании нового знакомого. Весьма интересного, кстати говоря. Для меня это правда важно, Полина. Ты должна мне помочь. Мне нужны документы, выписки из архива, поэтажный план… В общем, долго и нудно перечислять, но суть в двух словах – нашу парикмахерскую закроют, если я не найду требующиеся бумаги. Мэр уперся как баран, хотя он скорее змей подколодный, скользкий и хитрющий, никак не подобраться, не умаслить, не уговорить. Кто-то еще давит на этого козла. Не знаю кто, но тоже шишка заметная. В данный момент мне помочь может только один человек. Тоже себе на уме тип, но выхода нет. А взамен этот мужчина попросил меня устроить свидание с тобой.
– Это какая-то шутка. В наше время так не принято приглашать на свидание. – Хмурюсь, все еще не веря, что сказанное тетушкой – правда. – И уж тем более мне не нравится, что ты втягиваешь меня во что-то непонятное. Все эти мужчины, хитрые, скользкие, настоящий террариум. Зачем нам это, а? Я просто позвоню отцу…
– Только не это! – вскипает Тамара. – Твой отец терпеть меня не может. Хочешь, чтобы он приехал и забрал тебя? Не будь ребенком, Пеппи. Хотя ты и есть ребенок, избалованный, едва что случается – сразу к папочке. Прости, детка, – добавляет, заметив мой насупленный вид. – Я пойму, если ты не захочешь пойти. Правда, я совсем не обижусь. Мне неловко просить о таком, но ведь это просто как сопровождение на вечер. Мужчина в годах, но ты ему очень нравишься. Он хочет всего лишь пообщаться с тобой. Выпить по бокалу…
– И кто же этот тип? – По спине пробегает холодок. Мне совсем не улыбается проводить вечер с натянутой на лицо улыбкой, скрашивая часы незнакомому и неинтересному мне человеку.
– Он очень интересный мужчина. Правда. Работает на мэра. И только он сможет отыскать утерянный план здания, без которого «Бабочку» закроют.
– Что? – Я аж подпрыгнула. – Я впервые об этом слышу! Почему ты не рассказывала, что нашу парикмахерскую могут закрыть?
– Не хотела волновать, – грустно улыбнулась Тамара. – А получается, испортила тебе Новый Год.
– Поверить не могу, что ты скрыла от меня такое. А теперь предпочла подсунуть какому-то старикашке в эскорт.
– Нет! Все не так, – тараторит тетушка. – Зачем называть все такими противными словами? Ну не ходи, раз не хочешь.
– Ненавижу, когда из меня куклу делают, – выпаливаю почти грубо. Но тут же стыжусь своей реакции. Тамара старается выплыть, только и всего. Во все времена женщины вылезали из передряг только благодаря своей красоте и обаянию. Так что мне мешает стать на этот вечер роковой красоткой и помочь близкому человеку? Всего лишь сыграть роль, вылезти из раковины. Выставить себя на показ.
Продолжать спор не хотелось, но в том, чтобы провести вечер даже просто за разговором с незнакомым, возможно, даже неприятным тебе мужчиной, было что-то гадкое. Неприемлемое.
Запыхавшаяся Таня из «Бабочки», работа которой сегодня была расписана по часам до самого вечера, быстро сделала мне высокую прическу, убрав волосы в большой пучок. Лишив меня еще одной защиты – разбросанных по плечам волос. Причесав и Тамару, Таня умчалась так же быстро, как и появилась у нас. Но это же Новый год. Все носятся как угорелые.
Макияж упрямо не хотел накладываться так, как было задумано. То, что выходило, раздражало, хотелось все стереть и ограничиться повседневным минимумом – немного туши, румян и блеска для губ. Но с Тамарой спорить бесполезно, в результате мне сделали макияж в стиле смоки айс. На мой взгляд, вышло излишне ярко, я слегка убрала тени, категорически отвергла красную помаду, но все равно мои глаза вдруг стали огромными и какими-то безумными. Их серо-голубой цвет сегодня отчего-то перешел в глубокий зеленый, как у кошки на охоте. Красное платье на тонких бретельках очень провокационно облегало грудь и расходилось пышными складками книзу. Непривычная, нарочитая роскошь, я чувствовала себя обнаженной, беззащитной. Закутавшись в шерстяное красное пальто, идеально подходящее к платью, я вдруг подумала, что вряд ли решусь снять его перед огромной толпой.