Паук в янтаре
Шрифт:
Только Бьерри мог бы пойти на такое. И, может быть, главный дознаватель… Паук… Доминико. Южный лорд, упрямый и непокорный борец за справедливость, так любящий нарушать правила и разбивать границы, соединенный со мной узами энергетической совместимости… Только вот его давно уже не было ни в Бьянкини, ни даже в Веньятте. Только вот он, наверное, уже забыл обо мне.
Отогнав разочарование и острую тоску, я ушла в глубину. Окружив голову коконом воздуха, я направила магический поток в вытянутые ладони и, двигая плотно стиснутыми ногами, словно диковинная рыба,
Холод постепенно проникал в тело, замедляя мысли. Магии оставалось все меньше, а берег казался все таким же далеким. Я плыла и плыла, то всплывая, то вновь уходя под воду. Одно лишь упрямое желание жить толкало меня вперед. Если весь мир поверит, что заключенная номер семь умерла сегодня, когда в камеру к ней вошел подчиненный ментальному приказу законник, жаждущий ее смерти, если я сумею выбраться отсюда, бежать из Веньятты, можно будет начинать жить заново.
Но пока не было сил об этом думать.
Домик и флюгер. Маленькая тихая улочка, чуть в стороне от восточной пристани, видимой в ясную погоду с галереи, соединявшей здание тюрьмы с корпусом исследовательского центра. Рыбацкая лодка самого Бьерри и лодка его зятя занимали самый крайний причал — оттуда было всего пять минут до дома. А какой чудесный вид открывается с чердака, где недавно сделали комнатку малышке Ливви — прямо на колокольню ратушной башни, которая стоит всего в нескольких улицах вглубь острова. И ещё апельсиновый сад, где Ливви любила гулять с Коко, своим щенком…
Я собирала эти мельчайшие детали, вспоминая болтовню Бьерри. Угасающее сознание гнало меня вперед по ним как по карте. Выбраться на берег, стянуть грубую ткань с чьей-то лодки. Прошмыгнуть, держась тени, мимо портовой стражи. И дальше идти, идти, не думая об усталости, о пустоте, о холоде, вдоль по тихой улице, краем глаза выискивая шпиль ратушной башни и апельсиновый сад.
Где-то залаяла собака. Я подняла голову и различила на крыше невысокого синего домика железный флюгер. Из последних сил я рухнула на ступеньки и, потянувшись, слабо постучала в выкрашенную зеленой краской дверь.
Маленькая девочка застыла на пороге, во все глаза разглядывая меня, а позади прыгал и заливался лаем тонколапый щенок.
— Ливви, — просипела я, и девочка вздрогнула, услышав свое имя. — Дедушка… Бьерри…
— Мама, — малышка испуганно пискнула, вцепилась в дверную ручку, и, обернувшись, закричала куда-то в глубину дома. — Мама, мама. Деда!
Послышались чьи-то торопливые шаги. Теряя сознание вместе с последними каплями магии, я бессильно опустилась на ступеньки. Но кто-то знакомый и теплый не дал мне упасть.
— Дочка… Янитта, что произошло? — сквозь заволакивающий разум туман услышала я взволнованный голос старого законника.
Я не смогла ответить, беспомощно уронив голову на грудь. Бьерри обхватил меня, поднимая на руки, внес в дом. Девочка и щенок вертелись у него под ногами. Где-то послышались женские голоса, Бьерри тихо ответил. Кто-то охнул, разбилась тарелка.
— Все будет хорошо, дочка, все будет хорошо, — голос Бьерри успокаивал, его тепло убаюкивало.
Я расслабленно выдохнула, прижимаясь к надежному плечу старого законника. И белое марево забытья окончательно затянуло меня в свои объятия.
Сознание возвращалось неохотно. Первым, что я почувствовала, был легкий ветер, чуть холодящий кожу. Пахло свежим бельем и почему-то розами. С трудом приоткрыв глаза, я увидела, как колыхались у распахнутого балкона белые занавески. Все в комнате — знакомой и незнакомой одновременно — дышало спокойствием и тишиной.
Неестественной, пугающей, глухой тишиной.
Сердце забилось тревожно и гулко.
Я ничего не слышала. Нет, ничего не чувствовала. Звуки были — чирикали за окном птицы, плескалась далекая вода в канале, ветер шуршал страницами книги, забытой на подлокотнике массивного кресла, казавшегося слишком громоздким для маленькой спальни. Но магия — привычная с детства энергия, бурлящая в крови, ощущение присутствия других людей, их настроение, эмоции, улавливаемые почти интуитивно — пропала. Внутри была оглушительная пустота.
Я не чувствовала даже слабого отголоска прежней силы. Побег из Бьянкини выжег меня дотла, до самой последней капли. И от этого вдруг стало по — настоящему страшно.
Страшно и непривычно было ощущать себя беспомощной, отрезанной от мира, лишенной магии. Кристалл в настенном светильнике не горел, но я не могла сказать, пуст накопитель или полон. Наверное, где-то неподалеку должны были быть люди, но как я ни старалась почувствовать, нащупать в звенящей энергетической пустоте хоть что-то, сила не откликалась на мой зов.
К горлу подступила паника. Я упрямо гнала прочь мысль, что после того, что я сделала в Бьянкини, моя магия может никогда не восстановиться, но от этого становилось только хуже. Воспоминания захлестнули мутной, тяжелой волной. Законник, нападение, разрушение крепости, побег. Бьерри. Я смутно помнила, что смогла добраться до дома своего бывшего надзирателя, но после этого в голове было пусто. Сейчас внутри было слишком много пустоты.
В дверь осторожно постучали, заставив меня нервно подскочить на кровати. От резкого движения что-то тихо зазвенело. Я подняла руки и с удивлением обнаружила, что от локтей до запястий они были унизаны серебряными браслетами. Черные кристаллы едва заметно пульсировали.
Кто и с какой целью надел их на меня? Что они делали? По виду и огранке я могла четко определить, что это накопители, но… Была ли стабильна их разрушительная магия или в любой момент она могла выйти из-под контроля, превратив все вокруг в гору дымящихся обломков и кусков обгорелой плоти? Вопросы молнией пронеслись в сознании, но прежде, чем я успела найти ответ хотя бы на один из них, пальцы уже лихорадочно сдирали с рук опасные артефакты. Без магии я ни в чем не могла быть уверена, и это поднимало внутри волну неконтролируемого страха перед магической энергией, такого дикого и непривычного для потомственного артефактора и менталиста.