Паутина [ Авт. сборник]
Шрифт:
Мобилизовав все свое терпение, врач продолжала:
— Послушайте, Оркис, вы же были совершенно в норме, когда уехали отсюда шесть недель назад. Вы поступили в клинику и родили там своих детей тоже без осложнений. Но где-то в промежутке между временем поступления и настоящим моментом кто-то сумел набить вам голову этой чепухой, да к тому же научить вас читать и писать. Теперь вы мне скажите, кто это был. И предупреждаю вас, что со мной вы не отделаетесь сказками о потере памяти. Если вы помните все те гнусности, о которых вы рассказывали другим, значит, вы должны помнить
— О, Господи, да давайте же говорить как цивилизованные люди! — воскликнула я.
Она снова покраснела.
— Я могу узнать в Центре, куда вас посылали отдыхать, и могу выяснить в доме отдыха, с кем вы там общались. Но у меня нет желания тратить на это время. Лучше расскажите все сами сейчас — а то у нас есть средства заставить вас — говорить, — заключила она многозначительно.
Я отрицательно покачала головой.
— Вы идете по ложному пути, — сказала я. — Что же касается меня, то вся эта галлюцинация, включая мое сходство с этой Оркис, началась в Центре. Как это случилось, я не понимаю и не могу объяснить, так же как и сказать, что произошло с ней самой.
Она нахмурилась, озадаченная.
— В чем же выражается ваша галлюцинация? — спросила она, наконец, немного смягчаясь.
— Ну, вся эта фантастическая обстановка, включая вас, а потом — это мое громадное, отвратительное тело, эти женщины-лилипутки, в общем, все, все вокруг.
Очевидно, это какое-то искаженное отражение действительности в моем подсознании, а состояние моей подкорки не может не тревожить меня.
Врачиха продолжала пристально смотреть на меня, но уже несколько озабоченным взглядом.
— Кто же мог вам рассказать о подсознании? — спросила она удивленно.
— Я не вижу причины, почему даже, во время галлюцинаций на меня надо смотреть, как на неграмотную идиотку, — ответила я.
— Но ведь мамаши ничего не знают о подобных вещах — им это просто ни к чему.
— Послушайте, я уже говорила вам, как и тем уродинам в палате, что я не мамаша. Я просто несчастный б.м., у которого какой-то кошмарный сон.
— Б.м.? — переспросила она.
— Ну да, б.м. — бакалавр медицины и практикующий врач, — объяснила я.
Она продолжала с любопытством разглядывать меня и мое огромное, бесформенное тело.
— Так вы утверждаете, что вы медик? — спросила она удивленно.
— Да, — согласилась я.
С возмущенным и озадаченным видом она возразила:
— Но это же абсолютная чепуха! Вас вырастили и воспитали, чтобы вы были матерью — и вы действительно мамаша, стоит только взглянуть на вас!
— Да, — сказала я с горечью в голосе, — достаточно взглянуть на меня… Но я думаю, — продолжила я, — что мы ничего не добьемся, если будем и дальше обвинять друг друга в том, что городим чепуху. Лучше расскажите мне, что это за место, где я нахожусь, и кто, вы думаете, я такая на самом деле. Быть может, это заставит чему-то шевельнуться в моей памяти.
— Нет, — парировала она, — сначала вы расскажите мне все, что вы помните. Это облегчит мне понимание того, что так удивляет вас.
— Хорошо, — сказала я и начала подробное повествование о своей жизни, насколько я помнила ее до того момента, когда узнала о том, что самолет Доналда разбился и сам он погиб.
Конечно, я очень легко и глупо попалась в ее ловушку, так как она и не думала что-либо мне объяснять. Выслушав мой рассказ, она просто ушла, оставив меня бессильно кипящей от злости. Я подождала, пока все вокруг успокоилось: музыку выключили, какая-то санитарка заглянула ко мне в изолятор просто для того, чтобы проверить, что все в порядке и я ни в чем не нуждаюсь, а затем все стихло.
Я подождала еще полчаса, а потом с превеликим трудом попыталась встать с постели. Самое большое усилие потребовалось, когда я захотела переменить сидячее положение на стоячее. Это мне, в конечном счете, удалось, хоть потом и пыхтела, как паровоз. Ставши на ноги, я медленно подошла к двери и обнаружила, что она не заперта. Слегка приоткрыв ее, я прислушалась к звукам в коридоре, но все было тихо. Тогда я открыла дверь полностью, вышла в коридор и отправилась обследовать здание. Все двери по обе стороны коридора были плотно закрыты, но, приложив к одной из них ухо, я услышала глубокое ровное дыхание. Я повернула по коридору несколько раз, пока наконец не увидела перед собой входную дверь. Попробовав задвижку, я нашла, что она тоже не задвинута. Тоща я потянула за ручку двери, она открылась, и я очутилась на крыльце.
Передо мной расстилался сад, залитый лунным светом. Сквозь деревья справа от себя я увидела блестящую поверхность воды, очевидно, озера, а налево — еще дом. Ни одно окошко в нем не светилось.
Я стояла, размышляя, что же мне делать дальше. Заключенная в свою огромную тушу, как в клетку, я чувствовала себя совсем беспомощной, но все же решила спуститься в сад и воспользоваться предоставившимся мне случаем узнать хоть немного больше о месте своего пребывания. Я подошла к краю, где начинались ступеньки, по которым я утром поднялась, когда меня привезли, и стала осторожно спускаться, держась за перила.
— Мамаша, — раздался вдруг резкий голос позади меня, — что это вы тут делаете?
Я обернулась и при свете луны увидела одну из маленьких санитарок в белом комбинезоне. Я ничего не ответила и спустилась еще на одну ступеньку. Мне хотелось рыдать от собственной неуклюжести и невозможности ускорить свое продвижение.
— Вернитесь, вернитесь немедленно! — приказала санитарка, но я не обращала на нее ровно никакого внимания. Тогда она поспешила за мной и ухватилась за одно из покрывал, окутывавших мое тело.
— Мамаша! — повторила она. — Вы должны вернуться, иначе простудитесь!
Я попыталась сделать еще шаг, но она тянула меня за одежду назад, чтобы хоть как-то удержать. Однако мой вес оказался слишком велик для нее, раздался треск рвущейся материи, я потеряла равновесие и покатилась вниз по ступенькам…
Когда я открыла глаза, чей-то голос сказал:
— Вот так-то лучше, но это было очень нехорошо с вашей стороны, мамаша Оркис. Вы еще легко отделались. Мне просто стыдно за вас!