Шрифт:
Где-то позади взорвалась очередная мина, обрывая чью-то жизнь и, может быть, даже не одну. Свистнул в воздухе снаряд. Рассыпалась горохом автоматная очередь.
Они пригнули головы и, цепляясь друг за друга, поспешили углубиться в лес, закрываясь от ужаса позади его ветками, прячась под свисающим с деревьев мхом.
Один из них пошатнулся и, хватаясь за раскалывающуюся от боли голову, едва не упал, но был поддержан в последний момент товарищем. Тот, более сильный, более уверенный или, по крайней мере, менее пострадавший, поспешно
– Быстрее, быстрее… – сорвался с его губ хриплый шепот, – Надо отойти как можно дальше, пока нас не задело!
Его товарищ с трудом кивнул и, превозмогая боль, борясь с застящей глаза кровавой пеленой, кое-как поплелся вперед. Спутник помогал ему, поддерживал, ежесекундно оглядываясь и иногда рефлекторно пригибаясь.
Шум битвы оставался все дальше за спиной, но ему казалось, что они по-прежнему в ее эпицентре.
В конечном итоге, когда бы это солдаты ограничивали себя строго очерченным полем боя? Если бы это было так, не страдали бы мирные поселения, не гибли бы ни в чем не повинные жители…
– Давай же, еще! – он подтолкнул своего спутника и, видя, что тот почти теряет сознание, подхватил его и поволок. Он не мог позволить ему умереть, не здесь, не сейчас, не теперь, черт возьми! Не тогда, когда они почти вырвались из этого Ада на земле, когда они почти спаслись…
Война прокатится мимо, пройдет вперед. Их не заметят, их оставят здесь, а они отсидятся в укрытии и, когда все поутихнет, вернутся домой. Они ранены – их не сочтут дезертирами, они спишут все на контузию, соврут, что заблудились…
– Только не умирай, – пробормотал он и, прилагая почти нечеловеческие усилия, сделал еще несколько быстрых шагов вперед.
Звуки войны за спиной внезапно исчезли, настолько резко, что ему почудилось, будто он оглох. Над головой запела птица, одна, другая, третья…
Он непонимающе оглянулся назад. Лес, лес, кругом только лес, и он совсем не слышит звуков боя! Как это странно, как… неправильно? Такого же не должно быть, так не бывает, это…
А, к дьяволу все это. Если Бог послал им спасение – не надо пытаться вернуться в Ад.
Он перехватил товарища половчее и, словно обретая силу, уверенно потащил его вперед.
Вот шаг, еще шаг… Зеленые ветви, скользкие и в то же время бархатистые от покрывающего их мха, мягко расступились, пропуская двух усталых путников на когда-то бывшую большой, но сейчас уже сильно заросшую поляну.
– Пришли… – молодой человек медленно выдохнул и, всем существом своим ощущая, что пришли они действительно туда, куда следовало, опустил взволнованный взгляд на спутника. Тот, к его удивлению, немного опомнился, и теперь стоял вполне твердо, изумленно и зачарованно созерцая предстающий их взглядам пейзаж.
На поляне, занимая ее всю, целиком, путаясь в ветвях подступающего все ближе леса, раскинулись руины некогда величественного замка. Высокая башня с несколькими примыкающими к ней частями постройки была еще цела, но большая часть строения уже обвалилась, воздевая теперь к небу свои неровные края. В зыбком сумраке подступающей ночи они походили на каких-то неведомых чудищ, и на более ослабленного путника произвели сильное впечатление.
– Ты… уверен, что нам туда надо?.. – он сглотнул и сделал неловкую попытку отступить в лес. Его товарищ, услышав это, оглянулся через плечо, слегка приподнимая брови.
– Сейчас война, Фридрих. Неужели ты думаешь, что можно быть в чем-то уверенным?
– Я уверен в том, что наш полк разбит, – угрюмо отозвался названный Фридрихом, – Уверен, что нам надо скрыться, пока никто не узнал, что мы живы. И уверен, что больше всего на свете я хотел бы окончания этой бессмысленной войны… – он поднял руку, осторожно касаясь собственного виска. Там, скрытая в крови, кажущейся в наступающей тьме черной, напоминала о себе тупой болью рана.
Его товарищ вздохнул и, обернувшись, ободряюще положил руку ему на плечо. По бледным губам его скользнула слабая тень улыбки.
– Она закончится, Фридрих. Обязательно закончится, надо только подождать…
Фридрих, раздраженный этими бессмысленными словами, резко скинул руку товарища. На рукаве его мелькнула красной полосой нашивка со знаком свастики в белом круге.
– Ты не можешь знать наверняка! – он шагнул вперед, ближе к руинам, обходя спутника. Быстрые движения отозвались в поврежденной голове болью, и он пошатнулся.
– Ты не можешь знать… – повторил он уже тише и, опустив голову, осторожно покачал ей, – Я боюсь, я не доживу до рассвета, Вольфганг. Мы можем укрыться здесь, но… Я уже видел такие раны, как у меня. В том полку, где я был прежде, приказывали добивать тех, кому пробило голову, потому что вылечить таких было невозможно. Я не исключение. Если бы в этих руинах находился госпиталь, я бы, может, и протянул чуть дольше, но здесь пусто…
– Ты тоже не можешь знать наверняка, – Вольфганг, хмурясь, поддержал товарища и, не желая слушать его дальнейших возражений, аккуратно повел к замку, – Никто не знает, сколько ему отмерено, Фридрих, никто! Тебе нужно немного отдохнуть, я попробую осмотреть твою рану. Быть может, несмотря на боль, это всего лишь царапина.
Фридрих слабо усмехнулся.
– Приятно, когда рядом есть человек, который во всем видит хорошее, – заметил он и, покорно принимая поддержку друга, оперся о его руку, шагая вперед и не прекращая прижимать к ране руку.
Идти было недалеко – лес подступал к останкам древнего замка вплотную, да и выбрались из него молодые люди как раз неподалеку от дверей. Единственной проблемой, предстающей пред ними, были запутавшиеся в высокой траве камни – части обвалившихся стен.
И если Вольфганг, усталый и тоже немного пострадавший в последнем бою, но чувствующий себя все-таки не в пример лучше товарища, перешагивал через них вполне успешно и, хоть и спотыкался порой, особенного значения этому не придавал, то с Фридрихом дело обстояло иначе. За те несколько минут, что потребовались им, чтобы добраться до заветного входа, он, постоянно спотыкаясь и путаясь ногами в траве, вымотался настолько, что к концу пути на спутнике уже почти висел.