Паутина
Шрифт:
Его «упекли» в школу ютов. В первый класс в тот год набрали три подсотни, от которых к восьмому осталась одна. Как, же ругал его дедуля Пих!
«Зачем ты показал им свои способности? Я тебя предупреждал. Ты хоть понимаешь, что отец твой погиб, уйдя за паутинную границу? А где брат твой? Приходил он на побывку, ты видел какой. И тебя поджидает смерть за двузракой паутиной…» — «А как бы я соврал? — спрашивал внук. — Ты же сам меня учил, что лгать нехорошо… Да, деда! — радостно сообщил пацан. — А я видел самых настоящих ютов!» — «Нашел чему радоваться, — осадил Пих, — твой прадедушка Лап Тоев, живший за шестьдесят три поколения до тебя, этих сукиных
Внук не поверил, что его будут ловить юты. А зря. Дед был ведуном, ему было ведомо будущее.
В школу на Ханже-реке Нова привезли в начале осени. Деду, как опекуну, выплачивали долю за потерю работника — шапку золота, да Пих не стал брать. Но от стальной полосы отказаться не сумел, уж больно хорош был металл.
Новеньких остригли наголо, вымыли в невиданной бане без парной, но с водой, дождящейся сверху. Выдали униформу. А сколько ютов было в школе! Все взрослые, кроме надзирателей, были ютами.
Начались занятия. Учили грамоте — леснянской и ютской (они отличались всего тремя буквами, хотя лесичи изобрели свою азбуку веков за семь до первого появления ютов, было даже известно имя изобретателя), арифметике, риторике, рисованию, стрельбе из лука и фехтованию. Еще изучали джигитовку и — раз в неделю — основы чародейства. Чародейству учил единственный на школу наставник-лесич Бояр Кин.
В конце месяца травеня первоклашек начали готовить к практике. Лес вспомнил, как волновался перед первым посещением Ютландии. Помнил, как страшно было впервые входить в двузракую паутину, пересекать границу между мирами.
На тряских телегах привезли их в деревню Большие Мудаки, что расположена в конном переходе от родной Берестянки, но где бывать Лесу не доводилось — путь к Дому ютов преграждали пикеты. В начале месяца червеня стояли ужасные холода: по утрам замерзали лужи, а порой порхали белые мухи. И вовсю цвела черемуха. Нов вспомнил забавный случай, а может, такого и не было, а был анекдот — теперь, за давностью лет, трудно было вспомнить наверняка.
— И почему у вас летом — бр-р! — так холодно? — спросил дрожащий ют.
— Так ведь черемуха цветет! — объяснили ему лесичи.
— Какая такая черемуха?
— А вон то белое душистое дерево.
— При чем-чем тут де-дерево?
— А при том, что когда черемуха цветет — всегда холодно.
— Так для чего же вы его сажаете? — не понял ют.
Голодных пацанов — два дня не кормили, пришлось попоститься! — ссадили с телег на околице, где во всех деревнях находится поскотина. Там стояло огромное — знатоки болтали, что больше любого терема княжеского Двора — мрачное серое здание. Прямоугольное, без окон и двускатной крыши, но с пребольшой трубой. Мальчишек раздели и повели в ютскую баню с густым белым паром и банщиком. Лес вспомнил, как напугался — да и не он один! — когда вместо привычного банника — озорного, точнее, проказливого волосатого старичка увидел банщика: тоже мохнатого, но на старичка ни капельки не похожего, а похожего на большой-пребольшой клубок мочала с семью глазами, как горящие уголья. Банщик тер их своим жестким мочало-вым телом и поливал изо рта вонючей пеной, от которой нестерпимо щипало глаза.
Потом, не вернув одежды, их провели в зал, потолок которого терялся в вышине. Нов впервые увидел двузракую паутину, ее левый зрак, в который предстояло войти, а правый — выходной — был скрыт мутно-прозрачной стенкой. За ней угадывались какие-то железяки, издающие что-то вроде «жрум-жрум-жрум». Ют, одетый в форму полковника княжьей стражи, по одному пропускал пацанов в радужный волшебный туман паутины. Не бывает же полковников-ютов, думал, глядя на него, Лес, их всего-то в Лесном княжестве три человека с вот такими красно-фиолетовыми квадратами из камня сибирита на рукаве и в черно-белых «березовых» плащах.
Подошла очередь Нова. Он глянул на закрученный в спираль против солнца зрак, шевелящийся, пронизанный разноцветными лучами, и сам не заметил, как оказался уже внутри сверкающего, переливающегося и сводящего с ума тумана. Сделал шаг, другой и…
Вышел в дребезжащий — жрум-жрум! — зал, где по металлическим желобам текли порошки, один, похоже, золотой. Его встретил ют в непривычной одежде: штаны и рубаха — одно целое. Повел пацана в баню.
— Да я только что мылся! — попробовал запротестовать Лесик.
— Взгляни на себя, — посоветовал ют.
Нов глянул в серебряную стенку, именуемую зеркалом, и обомлел: руки и ноги были желто-коричневыми, словно покрыты неземным загаром, поры рук забиты чернотой, как у углежогов, а с левой стороны под сердцем краснел рваный шрам. Откуда все это? — думал Лес, рассматривая и ощупывая себя. Он не узнавал своего тела, огрубевшего и с еще одним шрамом — на лбу. Этот был прикрыт неизвестно когда успевшими отрасти волосами. Кто-то где-то когда-то пытался его убить — бил в голову и под сердце. Но когда и где это было, мальчик не мог вспомнить.
Лес натянул в предбаннике школьную униформу и коридором без дверей прошел вперед, никуда не сворачивая. Оказался у тяжелой стальной двери и на минуту замер, не решаясь выйти наружу. Какая она — Ютландия? Наконец решился, толкнул дверь и шагнул в чужой мир.
И оказался на околице деревни Великие Мудаки. Неужели и в Ютландии такие же деревни? — удивился Нов. Ничем от наших не отличаются.
В Ютландии было холодно, где-то середина месяца листопада. Первый житель ютских Великих Мудаков, с которым Лес перекинулся парой слов, отвечал по-леснянски, а не на языке ютантов. Местный сказал, что парнишку ждут у дома вещуна. У дома с ястребиным крылом на вымпеле его поджидала телега, в которой сидел вылитый младший надзиратель курса, а в телегу было набросано сено из типичных таежных трав. А когда двойник Смола Кина привез его к двухэтажному зданию, оно оказалось точной копией школы ютов в Лесном княжестве. Неужели мир Ютландии, недоумевал Нов, это отражение земного?..
Леса положили в больничку, где лежала большая половина их набора. Ютские лекари долго убеждали его, что мальчик находится ни в какой не Ютландии, а на Земле, в Лесном княжестве, а из страны ютов он давно вернулся. Нов им не верил, считал, что обманывают. Лес заблудился в мирах, и только к концу снежного месяца сеченя решил, что понапрасну изводит себя вопросом, где находится: на Земле или в Ютландии? В своем мире или в отраженном? Какая разница, если здесь живут те же самые люди, есть дедушка Пих и могила мамы и также нет отца? Решил жить в этом мире и считать его своим.