Паутина
Шрифт:
Дверь эта вела в помещение 12-го отдела милиции, где Семен Семеныч сейчас надеялся получить информацию о «жигуленке», которую, по его представлению, к этому времени уже должны были раздобыть его коллеги, связавшись с ДПС.
Собственно говоря, для него и для самого такая задача была вполне посильна. Однако, узнав, что Милославская находится одна посреди загородной трассы, да еще в таком «окружении», он не смог остаться к этому равнодушым. Сообщив о произошедшем куда следует и отдав соответствующие приказания первым из явившихся на работу подчиненных.
Три Семерки поспешил навстречу
– Здорово, товарищ капитан, – громко сказал, остановив Руденко, какой-то пузатенький коротконогий майор.
Они заговорили о каких-то посторонних для гадалки вещах, а она тем временем просто глазела по сторонам, оглядывая просторный холл, желтая плитка на полу которого местами уже откололась, а верхние углы стен были затянуты паутиной, поглотившей в себе отошедших в мир иной мух и прочих насекомых. Из большого окна, скрывающего за собой дежурную часть, на Милославскую с любопытством поглядывал молоденький опер, очевидно, новенький – старые работники гадалку здесь знали, кто просто в лицо, а кто и лично, познакомившись с ней через Семена Семеныча.
– Ну давай, – завершил наконец Руденко, сотрясая в своей большой ладони маленькую руку пузатенького майора, и они с Милославской пошли дальше по узкому коридору, который своим убранством был нисколько не лучше холла.
– Здорово мужики, – произнес, снимая фуражку, Три Семерки, войдя в один из кабинетов.
За столом сидел и что-то писал на стандартном белом листе мужчина в гражданке, с коротко стриженными курчавыми волосами, плотный, широкоплечий. Рядом с кучей бумаг по правую руку от него стояла пепельница из резного стела, до краев наполненная окурками, в которой он тщетно, не отрываясь от своей писанины, пытался затушить левой рукой маленький остаток сигареты.
Посеревшие занавески с восточным цветочным узором, прошитым люрексом, были небрежно заправлены за батарею. Их, похоже, с вечера никто не открывал, и потому в кабинете, и без того затуманенном густым табачным дымом, царил полумрак.
На узком металлическом сейфе, аккуратно вписавшемся в угол, в этот миг затрещал желтый выцветший телефон с крутящимся диском. Мужчина вынужден был оторваться от своего занятия и, бегло кивнув вошедшим головой, стал после некоторого молчания что-то непонятное для Милославской кричать в трубку.
Яна в ожидании опустила голову. Светлый линолеум, рисунком напоминающий паркет, испещрили тут и там черные полоски, остающиеся обыкновенно от резиновых подошв ботинок.
– Садись, – сказал ей Руденко, пододвинув угрожающе скрипнувший стул, а сам закурил.
Милославская присела, осторожно оперевшись рукой о двустворчатый неполированный шифоньер, вероятно, недавно купленный, который пожалуй, был единственным украшением кабинета.
Разумеется, за исключением самого хозяина. Когда он поднял на вошедших глаза, Милославская не смогла не удивиться их необыкновенно голубизне. Тонкие губы сослуживца Семена Семеныча, тронула едва заметна улыбка, и он протянул Руденко руку.
– Яна Борисовна. Петляков Алексей Александрович, – коротко представил незнакомых друг другу Три Семерки.
Яна с сожалением заметила на безымянном пальце Петлякова обручальное кольцо. Давно не испытанное чувство, возникшее в эту минуту где-то в самом потаенном уголке ее души было ей непонятно и объяснить его она не сумела ни в этот миг, ни потом.
– Ну, чем порадуешь? – спросил, поглаживая усы, Семен Семеныч.
Милославская вдруг подумала, что видела уже Петлякова раньше, но отогнала от себя эти мысли, решив сосредоточиться на более важном – работе.
Петляков оторвал от настольного перекидного календаря листок, на котором было что-то размашисто записано и протянул его Руденко.
– Ага-а, – протянул тот, – Осипов Юрий Иванович. То же, что и ты мне говорила, – подняв глаза на гадалку, сказал Три Семерки.
– То же, только без фамилии, – Милославская с сожалением отметила про себя, что ничего таинственного не обнаруживается.
– С этой машиной все чисто? – спросила она, несколько смущенно глянув на Петлякова.
Тот опустил уголки губ и сделал гримасу, означающую «А почему нет?».
Яна была несколько не удовлетворена таким ответом и чувствовала, что изнутри ее что-то гложет, не давая успокоиться и в мыслях отойти от этих «Жигулей».
– Дай-ка, – произнесла она, перенимая календарный листок из рук Семена Семеныча.
Под фамилией были написаны дата и год рождения.
– У-гу-у, – многозначительно протянула она. – А он для своих лет молодо выглядит.
В этот момент дверь распахнулась.
– О! Товарищ капитан, – воскликнул здоровущий чернявый мужичина в милицейской форме, – как вы кстати! Экстренная планерка у шефа. И ты, Леха, тоже, – добавил он, глянув на Петлякова.
Три Семерки сделал удивленное лицо.
– А че я-то? – глуповато протянул он.
– Да всех нас сейчас под одну гребенку, – махнув рукой, бросил чернявый.
Петляков поднялся и, сунув сигареты и зажигалку в карман, вышел из-за стола.
Семен Семеныч вопросительно посмотрел на Яну.
– Я пойду, – сказала она, убирая календарный листок в сумку.
– Кажется, у тебя идея? – лукаво протянул Руденко.
Милославская промолчала.
– Поделишься? – не отставал он.
– Возможно, – многозначительно ответила гадалка и добавила: – Ты беги, а то опоздаешь.
В этот момент Руденко заметил, что его сослуживцы уже покинули кабинет, а Петляков ждал его одного, вставив уже ключи в дверную скважину.
– Ну, до встречи? – произнесла Семену Семенычу на прощанье Яна, когда Петляков запирал кабинет.
– Угу, – буркнул тот, поправляя козырек фуражки.
Затем оба сослуживца засеменили по коридору, а гадалка неторопливо побрела к выходу.
Сойдя с крыльца, она остановилась и закурила, глядя на дерущихся из-за рассыпанных кем-то семечек воробьев. В голове у нее прочно засела идея – посетить семью погибшего Осипова. Она по-прежнему была уверенной, что видение не могло бессмысленно говорить ей об аварии и, по ее предположению, несмотря на то что ничего не выяснилось до сих пор, следовало действовать в этом направлении и дальше. На разговор с близкими погибшего Милославская возлагала теперь большие надежды.