Павел I

Боханов Александр Николаевич

В Неаполе, где «графа Северного» радушно принимали Король Фердинанд и Королева Мария-Каролина, русским гостям стало известно, что предатель и соблазнитель, ненавистный граф Разумовский, не потерял вкуса к громким любовным приключениям: теперь он числился «любовником Королевы». Королева Каролина-Мария (1752–1814), урожденная австрийская принцесса, славилась на всю Европу ненавистью к революциям и своими эпатирующими любовными связями. Позже её «интимной подругой» станет известная авантюристка и любовница адмирала Горацио Нельсона (1758–1805) пресловутая «леди Гамильтон» (?—1815)…

В Риме у Цесаревича состоялось несколько встреч с Папой (1775–1799) Пием VI. Подробности этих бесед неизвестны,

но не исключено, что речь могла идти о необходимости «воссоединения церквей» перед напором вольнодумства и атеизма. Сама эта идея всегда была близка Павлу Петровичу; он был уверен, что раскол Христианства ослабляет веру и способствует распространению суеверий и антицерковных настроений. Будучи сторонником стройной монархической системы, Павел Петрович прекрасно понимал, что только сакральный ареол власти делает её по-настоящему легитимной.

Павел Петрович или не знал, или не принимал к сведению тот очевидный факт, что все предшественники Пия VI, папы Бенедикт XIII (1724–1730), Климент XII (1730–1740), Бенедикт XIV (1740–1758), Климент XIII (1758–1769), Климент XIV (1769–1774), — являлись ярыми противниками Православия. Они фактически поощряли чудовищные гонения на православных на польских территориях и в пределах Габсбургской монархии, вплоть до обрезания носов и ушей у «схизматиков» («диссидентов»), — приверженцев грекоправославного обряда. В этих условиях ни о каком «объединении» не могло быть и речи. Павел же Петрович считал, что оно «в принципе» возможно. Это была его романтическая монархическая грёза — единение мира, порядка и законности под скипетром Русского Царя и духовным водительством Римского Папы. Он видел идеальное, желал его, но порой не замечал реального. Так было и в данном случае.

Здесь уместна интерлюдия более общего порядка. Когда Павел Петрович стал Императором, то проявил великую снисходительность к Католичеству и клатииской пропаганде. 29 ноября 1798 года Самодержец торжественно возложил на себя корону магистра Мальтийского ордена. Он вел свое родословие от «Иерусалимского Ордена Святого Иоанна», основанного рыцарями-монахами в XI веке, во время начала крестовых походов. К концу XVIII века, лишенные своих владений в разных частях Европы, мальтийские рыцари были изгнаны из своего главного бастиона в Средиземном море — острова Мальта.

При Павле I резиденция Ордена была перенесена в Петербург. Через папского нунция в Санкт-Петербурге Ю. Литта (1763–1839) Императору были переданы святыни Ордена: Крест Животворящего Древа Господня, чудотворная икона Богородицы и рука Иоанна Крестителя, помещенные в дворцовую церковь Гатчины. Павел Петрович начал исполнять обязанности духовника Ордена. Как сообщал очевидец, «Командор Литта публично покаялся в своих грехах, и великий магистр принял это покаяние со слезами умиления».

Ордену были переданы доходы от обширных земельных угодий, ранее принадлежавших мальтийцам, но отошедших к России после раздела Польши. Сам же Литта получил графский титул и уже при Александре I стал членом Государственного Совета. Мало того. В угоду политическим «потребностям момента», Россия де-факто оказалась ревнительницей прав Папского престола. В 1800 году при помощи русских войск в Рим вступил Папа Пий VII (1800–1823), утвержденный во владениях согласно Люневильскому мирному договору, заключенному между наполеоновской Францией и антифранцузской коалицией, в которой Россия играла ведущую роль. Победы Суворова и его легендарных «чудо-богатырей» способствовали восстановлению светской власти римских пап!

Встав на защиту гонимого папства, Император руководствовался убеждением, что встает за защиту веры и порядка, против атеизма и революции. Он воспринимал всех врагов Католичества как врагов

Христианства, милостиво относясь даже к иезуитам. Среди Русского Двора возникли даже слухи о соединении православной и римской церквей. При этом утверждалось, что Павел Петрович относился к этой мысли «сочувственно».

По утверждению «генерала ордена иезуитов» патера Г. Грубера (1740–1805), в одной из бесед Император якобы заявил ему, что он «католик сердцем». Свои письма к Пию VII Павел Петрович подписывал: «искренний друг Вашего Святейшества». Папа же признавал Русского Царя не только протектором Мальтийского ордена, но и всей Римско-католической церкви. Это был единственный в истории случай, когда папы отдали себя под покровительство православного правителя.

В последние месяцы царствования Павла Петровича иезуиты были чрезвычайно деятельными. Им казалось вполне возможным волей Императора осуществить давнюю католическую мечту — унию Православия с Римом. Тем более что сам повелитель России, обуреваемый рыцарскими теократическими мечтаниями, давал к тому повод: он не раз говорил о необходимости объединения церквей. Потому паписты так и опечалились, когда Павла не стало. «Погиб великий покровитель римской церкви и общества Иисуса», — сообщал в Рим патер Грубер.

Вряд ли можно серьезно говорить о возможности униональной капитуляции Православия. Павел I был слишком импульсивной натурой, способной самозабвенно увлекаться и столь же скоро охладевать к различным начинаниям. Настроение самого Монарха, при всей безбрежности его властных прерогатив, не могло бы заставить Церковь, не иерархию, а именно Церковь, как совокупность всех физических, институциональных, канонических и догматических своих частей, принять то, что Она много веков безоговорочно отвергала. Изменить церковный климат, церковную практику и церковную психологию, отказаться от великого мессианского предназначения Православия, во имя торжества, по личной прихоти, каких-то скоротечных политических интересов и текущих государственных целей — подобный «проект» был не способен осуществить никакой правитель…

В конце апреля 1782 года «граф Северный» покинул Италию и 7 мая был уже в «столице мира» — Париже. Большой шумный город, не спящий ни днём ни ночью, каскад лиц, круговорот вещей и событий на первых порах сбивали с толку. Так как ничего подобного раньше наблюдать не доводилось, то предыдущий опыт не играл никакого значения. Надо было сообразовываться с обстоятельствами в новых, необычных условиях. Барону Остен-Сакену Цесаревич писал 14 мая 1782 года: «Вы видите, откуда я Вам пишу, — из настоящего водоворота людей, вещей и событий; молю Бога, чтобы Он даровал мне силы справиться со всем. Друг мой, я вижу здесь совершенно иное, чем то, что мне известно было доселе. Я ещё не знаю, что я буду делать, я едва помню, что со мной было; вот какой я веду образ жизни в данный момент, но когда немного заботишься о своей репутации, то труды и бдения не кажутся страшными. Сеешь для того, чтобы собирать жатву, и тогда чувствуешь себя вознагражденным за всё».

Король Людовик XVI (1754–1792, Король с 1774 года) и Королева Мария-Антуанетта (1755–1793) стремились произвести на русских гостей наилучшее впечатление. Прием в Версале затмил всё, что ранее приходилось видеть Павлу в Петербурге, Берлине и Вене. Оперный спектакль в великолепной Версальском театре, а затем роскошный бал во дворце «Малый Трианон» потрясали изысканностью и роскошью. По словам очевидца, Мария Фёдоровна «имела на голове маленькую птичку из драгоценных камней, на которую едва можно было смотреть, так она блистала. Она качалась на пружине и хлопала крыльями по розовому цветку». Великая княгиня произвела впечатление; ничего подобного присутствовавшие никогда не видели.