Павел I
Шрифт:
Император Павел I не руководствовался в международной деятельности некими эмоциональными порывами, сиюминутными настроениями, Он хотел убедиться в правоте своей позиции, выслушать и другие мнения, но от людей, не запятнанных пристрастиями или продажностью. В этом отношении глава внешнеполитического ведомства Никита Петрович Панин (1771–1837), племянник незабвенного Никиты Ивановича, совсем не подходил. Да, он знающий, да, он сведущий во многих делах; на посту полномочного представителя в Берлине проявил себя достойно. Павел Петрович предал забвению давнюю историю, восходившую к 1791 году, когда молодой Панин путём интриги хотел обострить отношения Павла с матерью. Но тогда весь
Хотя он не был открыто замешан в сношениях с Англией и англичанами, но работал в их пользу и не от скудости ума, а от своей давней приверженности к французским эмигрантам-роялистам, для которых сближение с республиканской Францией, и особенно с Наполеоном, было смерти подобно. Теперь нужен другой человек, и 17 ноября 1800 года Панин был уволен. Существует утверждение, что граф Никита Петрович Панин и Чарльз Уитворт являлись «бранями», так как входили в число масонов одной из лож. Масонские связи вообще-то очень плохо документированы, получить какие-то бесспорные доказательства тут практическим невозможно. Но если это было именно так, то Панина можно рассматривать уж если и не как агента английского посла, то как его доверенное лицо. Однако нет никаких указаний на то, что Павел I знал о подобной закулисной стороне биографии вице-канцлера, и увольнение Панина никак этим обстоятельством не мотивировалось.
Все внешние дела перешли в фактическое распоряжение графа Фёдора Васильевича Ростопчина (1763–1826), которого Император именным указом ещё 22 февраля 1799 года возвел в графское достоинство.
Ростопчин, происходивший из небогатого дворянского рода, выдвинулся в войне с турками и со шведами, и в 1791 году принимал участие в мирных переговорах со Швецией, к которым его привлёк А,А. Безбородко. В 1792 году становится дежурным офицером при Цесаревиче Павле, постепенно завоевывает его доверие. После восшествия на Престол Павла Петровича Ростопчин быстро делает карьеру: в 1798 году он уже генерал-лейтенант и генерал-адъютант. После недолгой опалы он становится членом Иностранной коллегии и действительным тайным советником. В 1799 году он — вице-канцлер и генеральный директор почт.
Ростопчин относился к разряду умных, знающих и чрезвычайно «пронырливых» царедворцев; не зря же его наставником являлся АЛ. Безбородко. Ростопчин обладал острым языком; ему далеко не всё нравилось в правлении Павла. Он многих, а точнее говоря — почти всех сановников, без оглядки на последствия, критиковал; «каналья» было далеко не самым обидным эпитетом, которым награждал чиновных «сиятельных особ» и главных «этуалей» столичного бомонда. Его главные враги — граф Никита Петрович Панин и граф Пётр Александрович фон дер Пален. Так уж сложилось, что эти же персоны являлись и главными врагами Императора, организаторами заговора на жизнь Самодержца.
Граф Ростопчин прославился своей экстравагантностью; его нередко называли «чудаком». Во время войны 1812 года он являлся Московским губернатором и руководил эвакуацией города и организацией сопротивления. Он лично рисовал карикатуры на Наполеона и на французов, а одним своим действием привлёк особое внимание Наполеона. Когда по пути к Москве французы заняли поместье «Вороново», принадлежавшее Ростопчину, то нашли его опустевшим и сгоревшим, а на столбе висела составленная на прекрасном французском языке афиша, гласившая; «В течение восьми лет я украшал эту древнюю землю, жил здесь счастливо в лоне семьи. Жители этой деревни 1720 душ, покидают её при вашем приближении, а я поджигаю мой дом, дабы он не был запятнан вашим присутствием, французы, я оставил вам два моих
«Император французов» чрезвычайно развеселился, когда ему принесли эту афишу. Уму непостижимо: хозяину самому уничтожать собственное имущество! На такое способны только эти русские, имеющие извращенные представления обо всём. В качестве образца «русской дикости» Наполеон распорядился отправить афишу в Париж для всеобщего обозрения. Как вспоминал приближённый к Наполеону генерал и дипломат Арман де Коленкур (1773–1827), эффект получился обратный ожидаемому. «Афиша произвела глубокое впечатление на всех мыслящих людей… она встретила больше одобрения, чем критики»…
Ростопчин обладал двумя качествами, чрезвычайно ценимыми Павлом Первым. Во-первых, ои никогда «не брал» ни из казенного кармана, ни тем более — из иностранного. Во-вторых, он был сторонником твёрдой линии во внешней политике, нацеленной на поддержание престижа Империи не путём уступок со стороны России, а только в её интересах, невзирая на слова и заверения, исходившие из разных зарубежных столиц. Он никогда не верил напыщенным словам, как вообще он мало кому доверял в делах или в жизни. Он придерживался твёрдого убеждения, что иметь дело с такими странами, как Австрия или Англия, нельзя, что единственной реальной силой в Европе является Наполеон; с ним одним только и можно по-настоящему договариваться.
В январе 1801 году Ростопчин составил особую записку, содержащую анализ политической ситуации в Европе, которую Император внимательно изучил, сопроводив её своими замечаниями и комментариями. Ростопчин считал, что с Францией следует устанавливать союзные отношения, для укрепления международных позиций России. Он предполагал, что рано или поздно состоится распад Турции и Россия должна иметь сильного союзника, чтобы наследство османов не попало в сторонние руки, в первую очередь англичан. Этим путём можно нанести сильнейший удар Англии — заклятого врага Франции и врага России.
Об Англии было сказано, что она «своею завистью, пронырством и богатством была, есть и пребудет не соперница, но злодей Франции». Около этого места Император сделал заметку: «Мастерски писано!» Далее Ростопчин заключал, что Англия «вооружила попеременно Угрозами, хитростью и деньгами все державы против Франции». Тут Павел I счёл уместным прибавить: «и нас грешных».
Ростопчин видел впереди воссияние Креста Господня над поруганным и поверженным Константинополем, носившим теперь басурманское наименование Стамбул (Истамбул). Его записка заканчивалась патетическим пассажем; «Если Творец мира, с давних времен хранивший под покровом Своим Царство Российское и славу его, благословит и предприятие сие, тогда Россия и XIX век достойно возгордятся царствованием Вашего Императорского Величества, соединившего воедино престолы Петра и Константина, двух великих Государей, основателей знатнейших Империй света». Эта имперская экспансионистская грёза графа Ростопчина никак не отвечала планам Павла I, но была понятна любой православной душе. В этом месте Император сделал пометку: «А меня всё-таки бранить станут».
Антианглийский курс Императора Павла явно обозначился уже весной 1800 года. Первым ясным знаком новой политической диспозиции стало изгнание из Петербурга в мае английского посла Чарльза Уитворта (Витворта, 1752–1825), занимавшего этот пост с 1788 года. Он был влиятельной фигурой британского истеблишмента: в 1800 году получил баронский титул, был послом в Париже, в 1813 году Король (1760–1820) Георг III возвёл его в лорды, затем сделал пэром Англии и виконтом Эдбастоном, графом Уитвортом Эдбастоном.