Павел I
Шрифт:
– Так это вправду ты? – наконец, перестав хохотать, спросил Иванчук. – В чём дело?.. Выйди-ка, Степан… Скажешь Макарычу, что я с барином остался, – приказал он почтительно вытянувшемуся при его появлении сторожу, на которого показывал глазами Штааль.
– Слушаю-с.
– Да у меня, видишь ли, случился на улице скандал с полицией… Как снегом меня осыпало, – сказал радостно Штааль, как только они остались одни. – Ты думаешь, беда невелика, дружище?
Он никогда прежде не называл Иванчука дружищем и сам почувствовал некоторую неловкость.
– Истории, мой любезнейший,
– Да ведь, правда, у тебя здесь есть приятели? – принуждённо улыбаясь, сказал Штааль.
Иванчук великодушно хлопнул его по плечу.
– У меня, почтеннейший, везде есть приятели. Кое-кого, слава Богу, знаю и здесь (он назвал по имени-отчеству несколько человек, очевидно бывших хозяевами в Тайной канцелярии). Наконец, ежели тут заартачатся, то можно и патрону сказать, Петру Алексеевичу. В два счёта освободят. Рассказывай живо, в чём дело. Как ты ещё напроказил?
Штааль принялся рассказывать. Когда Иванчук узнал о выигрыше двадцати тысяч, он всплеснул руками и изменился в лице.
– Да не может быть! – воскликнул он.
В дальнейшем его лицо становилось всё серьёзнее, и из его переспросов уже как будто не вытекало, что Штааля освободят в два счёта. Дослушав до конца, Иванчук нахмурился и, помолчав, сказал, что дело выходит много важнее, чем он думал.
– Сам посуди, моншер. Тут и воротник, и конфедератка, и ночное безобразие, и сопротивление властям. У нас за круглую шляпу ссылают в Сибирь, – неодобрительно и печально сказал он.
– Как же быть? – вскрикнул Штааль.
Иванчук обещал сделать всё возможное.
– Подожди меня здесь, – сказал он, как будто от Штааля зависело и уйти отсюда. Он вышел за дверь. Сторож тотчас вернулся в комнату и подал стул Штаалю.
– Вы бы, ваше благородие, сразу сказали, что с ними приятели, – сказал он, точно оправдываясь.
– А что?
Но от разговоров сторож уклонился. Иванчук вернулся через четверть часа с очень встревоженным видом, опять выслал сторожа и сказал, что дело чрезвычайно серьёзно, – но замять всё-таки можно. Однако будет стоить денег.
– Я готов заплатить… Сколько? – торопливо сказал Штааль.
– Порядочно, брат. Десять тысяч, – сочувственным тоном сказал Иванчук и в ответ на вырвавшееся у Штааля восклицание ужаса и негодования стал объяснять, какие мошенники и воры люди, ведающие Тайной канцелярией (он больше не называл их по имени-отчеству). – Впрочем, попробуй оставить дело натуральному ходу, – сказал он грустно. – Может, в Сибирь и не сошлют. Чуды всякие бывают… Хотя ты сам знаешь, какие у нас порядки. Разве это свободная страна? Деспотия, брат, азиатская деспотия.
– Я больше пяти тысяч не дам, – сердито сказал, не глядя на него, Штааль.
Иванчук сокрушённо вздохнул:
– Ничего не выйдет. Этот мошенник говорит, что, если б не я был негоциатором, то он и двадцати тысяч не взял бы за такое дельце.
– Больше пяти не дам, – решительно повторил Штааль.
– Как знаешь, конечно. Только
– Ты обещал, однако, сказать графу Палену?
– Я с охотой патрону скажу, ты, надеюсь, сам понимаешь, что я для тебя всё сделаю. Но Пётр Алексеевич не всемогущ. Не заткнуть рта этим господам, ещё дело дойдёт до государя императора. Тогда, моншер, пиши завещание.
Штааль нервно ходил по. комнате:
– Как же быть? Ежели я и согласился бы дать, скажем, семь тысяч, ведь при мне денег нет.
– Это ничего. Надеюсь, ты мне доверяешь? – с достоинством сказал Иванчук и продолжал, не дожидаясь ответа: – Тогда дай мне ключ, я съезжу к тебе домой и привезу десять тысяч.
– Семь тысяч.
– Ну что ж, я попробую трактовать. Знаешь что? – сказал он, положив руку на плечо Штааля (Штааль немедленно её снял со своего плеча). – Дай мне ключ, – продолжал, не смущаясь, Иванчук. – Я сначала съезжу к патрону. Ежели ничего нельзя будет сделать, только в этом разе, – внушительно подчеркнул он, – я привезу деньги. А ежели патрон может так тебя освободить, твоё счастье, и деньги твои будут, разумеется, целы.
Получив ключи от квартиры и от стола, он уехал, приказав сторожу принести его благородию обед из трактира. При этом он вынул из кошелька рубль и, замахав на Штааля левой рукой, вручил сторожу монету.
– Когда-нибудь и ты угостишь меня обедом, моншер, – сказал он. – Ну, пока прощай.
Иванчук вернулся часа через полтора в большом возбуждении и объявил, что, хоть патрон всё сделал, без денег замять дело оказалось невозможно, так как эти разбойники из Тайной канцелярии грозили донести государю, – зато удалось сторговаться на восьми тысячах. Вид у Иванчука был очень взволнованный. Штаалю в первую минуту показалось, будто он немного выпил.
– Нет, каковы порядки, а? – быстро и негромко говорил Иванчук. – Какая дикая, несчастная страна, а?.. Сейчас тебя отпустят, и всё шито-крыто, только уж впредь держись своей капусты. Я заплатил этим мерзавцам, а остаток твоих денег привёз тебе, вот, сочти. – Он запер на ключ дверь комнаты и передал Штаалю аккуратно завязанный свёрток с золотом. – Нет, я решительно тебя прошу, сочти сейчас, – быстро говорил он с проникновенной интонацией, точно Штааль отказывался это сделать. – Дружба дружбой, а деньги счёт любят… Убедительно тебя прошу, мой милый… Ты подумай, негодяи каковы! Зато теперь будь спокоен: на себя муха обух не подымет.
Как ни жаль было Штаалю потерянных восьми тысяч, но известие о том, что дело улажено, и вид всё ещё достаточно полновесного свёртка с золотом настолько его утешили, что он даже поблагодарил Иванчука (этого он потом долго не мог себе простить).
– Ну что ты, иль тебе не стыдно? – говорил Иванчук (как если бы Штааль рассыпался в выражениях признательности). – Не стоит благодарности, брат. Всякий для друга сделал бы на моём месте то же самое… Что за народ, грабители какие, а?.. Так сочти же деньги, я тебе помогу, моншер. Ты бы их поместил, право, в заклад недвижимости или фонды займов.