Павел Тычина

Коляда Игорь

В квартире 40-летнего академика П. Тычины на видном месте всегда стояла фотография любимой первой учительницы. И известный поэт при любой возможности КАЖДОМУ стремился рассказать о своей ПЕРВОЙ учительнице, выполняя библейский совет: «НЕ ЗАБЫВАЙТЕ НАСТАВНИКОВ СВОИХ».

Павлу было десять лет, когда он окончил обучение в сельской школе. Любознательному мальчику хотелось учиться дальше.

Глава шестая

Годы обучения. Хор. Бурса. Семинария. Институт

В конце 1900 года отец отвез Павла Тычину в губернский город Чернигов, чтобы устроить в Троицкий хор. Там уже пел его старший брат Михаил, учившийся в бурсе вместе с братом Иваном.

В «Автобиографии» поэт воссоздал свой вступительный экзамен в хор, который он сдал девятилетним мальчиком: регент Троицкого монастыря в Чернигове «открыл крышку фисгармонии – и полились

протяжные серебряные звуки. Каждый превратился в слух и внимание. В мелодии, которая заполнила всего меня, звучало столько вопросов и обращений к кому-то, столько было ласковой тоски, что я готов был вот-вот зарыдать. Только потом я узнал, что в день пробы моего голоса регент сыграл одну из частей концерта Бортнянского „Всякую прискорбно еси, душа моя“. Перестав играть, он сказал: „Возьми вот эту ноту“. Серебряный голос фисгармонии наполнил всего меня. „О! это хорошо. Дискант, настоящий дискант“.

Но малыша взяли в певчие только через год. Запомнилась первая песня в Елецком монастыре, на хорах. „Пол там был каменный. Но вытертый за долгие годы ногами тех, кто здесь жил. Как глянуть – кругом ямки и долинки, ямки и долинки. Большие плиты укреплены цементом – и на этих местах пол не был стерт и образовывались как бы горные хребты, по которым ступаешь осторожно, чтобы не вывихнуть ногу…“

Жил он в Елецком монастыре, но ежедневно ходил за три версты в Троицкий собор петь на архиерейском служении, да еще и голодным. И тащил по полпуда нот. И все это за скромную монастырскую трапезу. По словам поэта, учеников-хористов часто срывали с уроков и отправляли петь на кладбище. Павел Григорьевич писал, что за выступления хористов „кто брал деньгами, а мы своими голосами отрабатывали себе за это право жить в общежитии и ходить на лекции в город в школу“. И так шесть лет. Пел, и учился, и плакал.

Регент хора поручал Павлу обучать нотной грамоте новичков. „Регент меня выделял среди других мальчиков-певчих. А может, и любил, – будет потом вспоминать Павел Тычина. – Ведь я был солистом, был исполатчиком (я раздавал всем ноты перед каждым пением вместе с двумя другими мальчиками: втроем дважды во время службы мы спускались с хоров вниз). Когда кто-то из новых мальчиков поступал к нам в хор, то регент после своей пробы, под скрипку, бросал мне по-деловому: „Тычина, обучи его нотам“. И я каждый день, гордый такой своей обязанностью перед регентом, звал новичка к могиле Глебова (так как там было наиболее уютно между кустами можжевельника) и там рассказывал, начертав на листочке ноты в дискант или альт. Так я обучал Чоботько, Трубенева, Копейку, своего брата Евгения и Григория Веревку…“

Начиная с 1901 года Павел Тычина посещал занятия в бурсе. Годы обучения в бурсе (1901–1907) были не только временем страданий, голода и бесправия. Учась там, Павел пел в хорах Елецкого, Успенского, затем Троицкого монастырей и хоре Народного дома. Позже, получив незаурядные навыки, он стал регентом-руководителем семинарского хора. Пение в хоре давало ему возможность зарабатывать на жизнь. На занятиях хоровым пением Павел проявлял себя способным учеником. В 1902 году после замены архиерея в Елецком монастыре хор мальчиков был распущен, Павла перевели в келью Троицкого монастыря (Чернигов). Условия жизни хористов в Троицком монастыре были тяжелыми: „Мы, хористы, пели там всего раз в неделю, а все остальные дни ходили учиться в школу… Меня определили было в бурсу… Наше обучение часто срывали, беспокоили нас бесцеремонно, вызывая иногда просто с лекций. Били нас в общежитии, где жил и наш репетитор, но чересчур сильно и за каждый пустяк расправлялись, как с каторжниками“.

Монастырский хор Троицкого монастыря, в котором пел Павел, был своеобразным центром украинской культуры. Его регент П. Добровольский отмечался гуманистическими взглядами и высоким национальным самосознанием. Хор делился на две группы – церковную и светскую. Мальчики, которые пели в церковной группе, имели право петь и в светской. Это позволяло хористам выступать в Черниговском народном доме и хоре „Черниговского общества трезвости“, а также других частных залах.

Влияние на формирование мировоззрения и общественно-политической позиции Павла Тычины имел педагог-репетитор Н. Подвойский: „…светлые воспоминания храню я в сердце о Николае Ильиче Подвойском [я его только так могу назвать], встретил я его на самом раннем пути своего детства, когда еще только начинались формироваться мое отношение к людям и понимание труда“. Как педагог Николай Ильич Подвойский воспитывал своих бурсаков в духе человечности и патриотизма, национального достоинства и любви к Украине. У него был запрещенный „Кобзарь“ Тараса Шевченко, из которого по вечерам он читал стихи своим воспитанникам.

Пытаясь облегчить суровый быт учащихся бурсы, способствовать их духовному развитию, педагог Н. Подвойский ходил с ними в театр и цирк. Благодаря ему Павел Тычина посетил спектакль Гоголя „Ревизор“, который произвел на него неизгладимое впечатление. Под влиянием посещения профессионального театра ученики бурсы организовали любительский театр. Павел Тычина, который стал его душой, принял участие в постановке спектаклей „Ревизор“ Н. Гоголя и „Скупой рыцарь“ А. Пушкина.

Программное обучение в бурсе не удовлетворяло любознательного юношу, он много внимания уделял самообразованию: „Я начал интересоваться поэзией и сам что-то пробовал писать. Читал больше всего Пушкина, Жуковского, Крылова, Глебова… и, конечно, любой ценой мы доставали Горького и Шевченко“.

После смерти отца в 1906 году юноша остался без финансовой поддержки. Из-за ломки голоса он не мог выступать в хоре Троицкого монастыря. В 1907 году по решению совета Черниговской духовной семинарии Павлу Тычине как „неимущему сироте“, позволили продолжить обучение за „казенный счет“. Во время учебы в семинарии к Павлу пришли и различные увлечения: „Библиотечка собственная в сундучке, потом театр, и самодеятельность, и цирк, затем издание рукописных газет „Лопата“ и „Бабочка“, после этого – оркестр с картонными трубами, лирники и бандуристы…“

С 1907-го по 1913 год Павел учился в Черниговской духовной семинарии, как и все сыновья Григория Тычины. „Режим семинарский, конечно, был уже не тот, что в бурсе. Вырвавшись из монастырских лап, я в семинарии почувствовал себя немного свободнее“. Обучение в этом заведении давало основательное общее образование, также семинаристы имели возможность для художественного развития – пение в архиерейском хоре, участие в семинарском симфоническом оркестре, факультатив по рисованию, прекрасная семинарская библиотека и разрешение пользоваться городской светской библиотекой.

События революции 1905–1907 годов не обошли стороной и учеников семинарии. Началось все с того, что по приказу ректора семинарии Галахова в связи с отлучением Толстого от церкви семинаристы и бурсаки должны были поснимать со стен его портреты; и одновременно из библиотеки изымались произведения Л. Толстого и М. Горького (произведения, кстати, приобретенные на пожертвования семинаристов и бурсаков). Старшие семинаристы обратились с просьбой к ректору не снимать портретов Толстого и не изымать из библиотеки его книг. Тут же было сделано и такое добавление: разрешить выпускникам семинарии продолжать обучение в университете. Ректор, понятное дело, петицию проигнорировал. В ответ разгорелся бунт, „в котором участвовала большая часть семинарской молодежи. Семинаристы созвали общее собрание, на которое, как писал в рапорте инспектор семинарии Чредин, не допускали никого из представителей инспекции. В ответ на попытки начальства зайти в помещение, где проходило собрание, семинаристы погасили лампы, свистели и кричали: „Бей их!“ Инспектор, его помощник и надзиратель вынуждены были бежать, а с третьего этажа в них полетели кирпичи, железные детали кроватей, абажуры и даже диван“. Павел тоже был задействован в этом бунте. Когда инспектор приказал ему немедленно идти в свою комнату и не участвовать в „беспорядках“, он не послушался и тут же, на глазах у Чредина, помчался к своим. Вместе со старшими товарищами-семинаристами он тоже свистел, кричал: „Бей их!“ Инспекторы бежали, а семинаристы и бурсаки бросились громить все ненавистное им. Посыпались стекла в классах, зазвенели стекла и в окнах квартир отдельных, наиболее ненавистных преподавателей. Даже самого ректора Галахова не обошла горькая „чаша сия“ – и в его окна был запущен не один булыжник. В три часа ночи во двор семинарии ворвались полицейские, жандармы, солдаты – для обуздания мятежников и для ареста зачинщиков. Были арестованы 12 участников бунта. Павлу вместе с несколькими товарищами удалось убежать и спрятаться, а те, что попали в лапы полиции, никого не выдали… Часть арестованных была посажена после суда в тюрьму, а часть выпустили; но это не спасло их от жестокого наказания: все те, кто попал под арест, из семинарии были исключены». Вопрос о Павле Тычине также стоял на педагогическом совете, хотя его имя среди 12 арестованных не значилось. Заслушав рапорт инспектора Чредина о поведении П. Тычины, совет постановляет: «Тычинин Павел – за дерзкую выходку по отношению к членам инспекции, выразившуюся в непослушании им… по поведению за истекшую четверть отметить баллом 3 (три). По заявлению инспектора, изложенном в прилагаемом рапорте… инспекцией семинарии своевременно были сделаны замечания, выговоры, внушения и предупреждения о том, что в случае неисправления они могут быть уволены из семинарии за неблагоповедение».

Конец ознакомительного фрагмента.