Павел Тычина
Шрифт:
«Отец умер. Телеграммы пришли мне и Евгению. Весь поезд казался мне наполненным скорбью. На второй [день], как похоронили отца, пошел я на свежую могилу. Там уже на коленях стояла мать, младшие сестры мои Саша и Наташа принесли отцу завтрак (в мисках и в тарелках), и мама все это поставила на могилу, сказав: пусть старец или странник какой-нибудь это найдет и возьмет».
Мария Васильевна, как и отец, Григорий Тимофеевич, делала все, что только возможно, чтобы дети получили образование. Когда сыновья и дочери стали подрастать, она отдавала в аренду, а потом и продала свои земли, чтобы платить за обучение детей. Односельчане завидовали, что дети Тычин учатся в Чернигове и Киеве. Когда они приезжали домой, Мария Васильевна, к тому времени уже вдова, шла по селу занимать хоть что-то, чтобы накормить детей, – радость-то какая, дети на каникулы приехали. А односельчане ей попрекали, чего это она побирается, как нищенка. Мария Васильевна приходила домой и украдкой плакала, дети страдали от того, что их нежная и ласковая мама незаметно
Мария Васильевна умерла в 1915 году. Умерла скоропостижно, и дети только тогда узнали, в каких долгах жила их мама, чтобы обеспечить им всем достойное будущее. Братьям и сестрам Тычинам предлагали отдать семейную усадьбу за долги, но они не согласились. Это же СЕМЕЙНАЯ УСАДЬБА, здесь жили папа и мама, здесь росли и они сами… Несколько последующих лет были очень трудными, потому что все заработанное по копейке дети складывали, чтобы отдать материнские долги.
Но тот дом, в котором родился поэт, не сохранился. Его, как и все село, сожгли солдаты нацистской Германии 28 декабря 1942 года. В эту ночь гитлеровцы сожгли и расстреляли 840 песковчан, и среди них племянницу Павла Григорьевича Ольгу с двумя детьми. Это была месть фашистов за убитого в лесу офицера. Местные партизаны забрали его мотоцикл. Тогда немцы от места убийства отсчитали расстояние до ближайшей деревни. Вышло так, что это были Пески. Предупредили крестьян, чтобы мотоцикл поставили около церкви. Партизаны не признались, что это их рук дело. Утром села не стало…
От мамы детям достались странные слова: «перегуливается небо», «окалавуриться», «обговтаться», «переминджиговывается». Детвора смешила маму: «А идите, мама, если самовар перегуливается, надо окалавуриться чашками, чтобы вода не переминджиговалась».
И уже после маминой смерти засияет ее душа в ее же слове энгармоническом:
день біжить,дзвенить-сміється,перегулюється! —напишет молодой поэт Павел Тычина в своем сборнике «Солнечные кларнеты».
Глава четвертая
Детство Певца яблоневого цвета
В живописном уголке лесостепной Украины, в Новобасанском районе, неподалеку от Чернигова, раскинулось село Пески, окутанное с юга волшебными лесами, цветущими лугами и синеглазыми озерами, а с севера – широкими степями. Село Пески основано в середине XVII века в период Национально-освободительной войны 1648–1657 годов на территории Басанской сотни Переяславского полка.
Пески! Какое простое и привычное название, но какая особенная, тяжелая, трудом и горем освященная судьба! Это же сколько надо было человеку приложить труда, чтобы на этих скудных песчаных пригорках засверкала жизнь, чтобы пустила она свои корни в глубь земли, где спрятаны ее сокровища! Пески… А откуда они здесь? Геологи утверждают, что здесь, где сейчас раскинулось село, когда-то давным-давно нашел свой конец один из последних ледников, что двигался с севера. По дороге из Скандинавии он растерял свои каменные валуны, а сюда докатил лишь песчаные языки и сказал истории: все, больше не могу! Воды могучего скандинавского ледника сбежали в ложбинки и овражки, которые впоследствии превратились в своеобразные оазисы среди песчаного моря.
Шло время. Семья Маковея (так говорит история, именно он, сбежавший из-под панского ига, и основал село) разрасталась. Она упорно осваивала земли на востоке, где раскинулись черноземы, озера, пастбища. Вокруг самого большого водоема – Подола – появились усадьбы. Тот, кто здесь жил, имел преимущества, выгодно отличающие его от остальных: огород тянется к воде, а на нем – и рожь, и картофель, и разные другие земные богатства. Не случайно, что именно среди «подолян» поднялись свои богачи – вершители сельской судьбы.
Зима 1891 года забросала Пески снегами. «Первый ангел двери открывает, второй ангел столы застилает, третий ангел рожденному крещенному рабу Божьему счастья и судьбы взыскает…» Уже прошло две недели от Нового года, три недели от Рождества, и в семье Григория и Марии Тычин родился еще один сын – Павел. Неизвестно, какую судьбу ему предсказала повитуха: или дьяка, или попа, или земледельца – только, наверное, судьбы певца она для него не предусмотрела. Отец, видимо, мечтал, что сын его выбьется в люди – в попы или в учителя, а может, когда-то и архиереем будет – достигнет тех высот, которые отцу не были суждены.
Традиционная дата 27 января является датой крещения Павла Тычины – так записано в выписке из церковной книги по делам Коммерческого института, найденной в Киевском городском архиве Ириной Дмитриевной Блюдо (внучатой племянницей поэта).
Мужское имя Павел происходит от латинского слова «paulus», что означает «маленький». Павлик – незаменимый мамин помощник в уходе за младшим братом или сестрой. Он добр и отзывчив. В играх со сверстниками не переходит границ дозволенного, он не только, к примеру, не пойдет рвать яблоки в чужой сад,
Еще в детстве Павел отличался от других детей семьи Тычин умом и феноменальной памятью. Он сам говорил, что может кое-что вспомнить из того возраста, когда еще был в пеленках. В «Автобиографии» он вспоминает какие-то световые пятна, цветовые впечатления от весеннего дня, когда еще и разговаривать-то не умел: «Помню себя в детстве очень рано: меня еще на руках носили. День. Теплынь. Светло-зеленые ветки откуда-то нависают надо мной. Блестит вода… Подсознательно чувствую, что вокруг меня что-то происходит, но что именно и как – я еще не мог охватить своим пониманием. Только одно улавливал: движение и звук, радостные лица и цветущие ветви, блеск и воду, пахнущую свежестью…» Дальнейшие воспоминания значительно более четкие. «Яснее я себя уже помню в те годы, когда пробовал вставать на ноги и ходить понемножку – сначала под столом, придерживаясь за его ножки, а затем и навстречу матери, захлебываясь обильным смехом, в широко раскрытые, родные материнские руки…» Он вспоминал: «Когда я был совсем маленьким, мне надевали красную шапочку (или, может, оранжевую), у которой тесемочки завязывалась под подбородком, и тогда мать или старшая сестра поднесла меня в доме к окну и показала, как восходит луна – большая, красная… Мол, видишь, у луны красная шапочка, и у тебя тоже… я от радости что-то… выражал смехом…»
На сделанной в детстве фотографии (уже в монастырском хоре) мы видим лобастого, круглоголового мальчика с большими серьезными глазами.
Павлуша рос серьезным, робким, скромным, с вечным желанием спокойно сидеть где-то в уголке, чтобы его не замечали. Старался меньше напоминать о себе или мешать взрослым, потому что семья была чересчур велика – одних детей девятеро, родителям с ними было трудно. С детства он стремился все постичь сам, без чьей-либо помощи, пытался преодолевать все препятствия настойчивостью.
Ярким воспоминанием детства были поездки маленького Павлика в Киев: с мамой на богомолье и с отцом. Он повидал много интересного, но больше всего ему запомнился Богдан Хмельницкий на коне – и снова восьмилетнему мальчику вспомнились отцовы и мамины рассказы о прадеде-запорожце, о казаках и гайдамаках, сказки о Котигорошке и Ивасике-Телесике, о Кожемяке и богатыре Михайле, песни дьяков и сельских девушек – и все это «опадало, как янтарные зерна», в детскую душу…
Отец и мать, старшие сестры и братья в детстве привили Павлуше любовь к музыке. «Отец. Вечер позднего лета. Темно уже совсем. Отец, опираясь на невысокую калитку, внимательно слушал что-то. А я сидел на завалинке. И вдруг он ко мне потихоньку: